Подпись «Пикпюс» - [27]

Едва ли кому-нибудь под силу представить себе ликование Мегрэ в эту минуту. Впрочем, такой человек есть — это Люкас, который смотрит на своего начальника и поклясться готов, что у того слезы на глазах.

Комиссар распутал весь клубок сам, не располагая никакими данными, если не считать таких, на которые никто не обратил внимания, распутал благодаря своей феноменальной интуиции и устрашающему умению вживаться в ближних своих.

— Вам повезло, Ле Клоаген.

Старик не выказывает больше страха. Он бесстрастен, как человек, боровшийся до конца, а теперь покорившийся судьбе. Вся его реакция сводится к вздоху, который в конечном счете можно счесть вздохом облегчения.

— Если бы мы не подоспели, вы бы, того гляди, с голоду померли.

Ле Клоаген, видимо, неправильно толкует эти слова, потому что, поколебавшись, спрашивает:

— Вы их арестовали?

Он весь в пыли. Наверху тесно — мужчине там не разогнуться.

— Вы их арестовали?

После того, что сказал Мегрэ, этот вопрос может означать одно: «Раз вы говорите, что я помер бы с голоду, выходит, что моей жены и дочери нет дома. Они должны были принести мне поесть».

Так, по крайней мере, думает за старика Люкас, с восхищением взирая на своего начальника.

— Нет, еще не арестовал.

Старик окончательно сбит с толку.

— Сейчас все увидите. Пошли.

Они спускаются по лестнице. На четвертом этаже, у двери, навстречу им вскакивает со ступеньки Жанвье.

— Теперь понятно, Ле Клоаген? Они не посмели бы принести вам поесть. Вот почему пришлось действовать уже сегодня. А жаль: я предпочел бы еще подождать.

За дверью тихие шажки, словно мышь пробежала. Мегрэ звонит.

— Можете возвращаться в привратницкую, сударыня. Благодарю вас. Как видите, все прошло нормально.

Дверь приоткрывается. Острый носик. Острое личико и глазки-буравчики г-жи Ле Клоаген.

— Вы его нашли? Где он был?

— Входи, Люкас. Входи, Жанвье. Вы тоже, старина.

Ле Клоаген вздрагивает при этом фамильярном обращении, которое комиссар позволяет себе впервые. Чувствуется, что оно приятно старику, доставляет ему облегчение.

— Заметьте, я не требую от вас даже повторить мне правило согласования причастий.

На этот раз вздрагивает женщина, которая поворачивается к комиссару с таким видом, словно ее укусил зверь.

— Что вы хотите сказать?

— Только то, что сказал, сударыня. Люкас, следи за ней. Жанвье, сходи за барышней и тоже не спускай с нее глаз. Со стариком это не нужно… Теперь вы будете умницей, дружище, верно?

Удивительнее всего, что Ле Клоаген отвечает ему признательным взглядом.

— Можно мне снять пальто? — осведомляется он.

— Конечно, конечно. Это больше не имеет значения.

Тем не менее Мегрэ проявляет живой интерес к происходящему. Вчуже может показаться, что он ждет какого-то открытия, но оно оказывается менее важным, чем он рассчитывал. Как только Ле Клоаген стаскивает с себя тяжелое пальто, в левой пройме обнаруживается толстый подплечник, потому что одно плечо у старика выше другого.

Люкасу и Жанвье невдомек, почему так ликует шеф, вытряхивая пепел из трубки прямо на ковер и тут же набивая запасную, которую всегда носит в кармане.

Они сидят вшестером в гостиной с темной мебелью и зелеными бархатными шторами, куда сквозь окна проникает шум Парижа. Они неподвижны, как восковые фигуры в музее Гревен. Только у г-жи Ле Клоаген конвульсивно подрагивают унизанные перстнями руки.

Тяжелые, но быстрые шаги на лестнице. Кто-то в нерешительности останавливается у двери. Мегрэ невозмутимо распахивает ее.

— Телефон, господин комиссар. Сен-Рафаэль.

Хозяин ресторанчика, что напротив, сбит с толку видом присутствующих: они взирают на него, оцепенев от изумления. Мегрэ провожает ресторатора до двери.

— Вот что, ребята… — Он делает паузу, смотря прямо в глаза г-же Ле Клоаген. — Первую, кто попробует удрать… — И, похлопав себя по револьверному карману, весело прощается: — До скорого!

8. Месть госпожи Ле Клоаген

С точки зрения публики это было далеко не самое нашумевшее расследование Мегрэ, потому что газеты, ухватившиеся сперва за гадалку с улицы Коленкура, внезапно замолчали о ней. Напротив, на набережной Орфевр детали дела и даже связанные с ним — подчас подлинные, подчас выдуманные — словечки запечатлелись у всех в памяти и вошли в ведомственный фольклор.

Это относится и к грозе, которая в тот день около пяти часов разразилась над Парижем после месяца с лишним суши и зноя.

Парижский паноптикум, где выставлены восковые фигуры знаменитых людей.

— В жизни такой грозы не видел! — до сих пор уверяет бригадир Люкас. — Представляете, мы сидим в гостиной за зелеными шторами. С одного боку — я и Жанвье, с другого — две бабы и старикан…

Прошло, пожалуй, минут двадцать, как Мегрэ ушел вместе с ресторатором, и г-жа Ле Клоаген проявляет нетерпение: поднимается, подходит к окну и отгибает штору, приняв ту же позу, в какой стояла, следя за инспекторами, державшими дом под наблюдением.

По бульвару Батиньоль, вздымая пыльные смерчи до четвертого этажа, проносится шквальный ветер, затем на землю обрушивается пулеметная дробь ливня, превращающего тротуары в одну гигантскую лужу, — прохожие разбегаются во все стороны, и такси со встопорщенными, как усы, фонтанами воды из-под колес становятся похожими на моторные лодки.