Подозреваемый - [12]

Плата высока, а водопроводная система запущена, но Джулиана влюбилась в это место. Должен признать, что я тоже. Летом, если ветер дует в нужном направлении и окна открыты, мы слышим рычание львов и гиен в Лондонском зоопарке. Это похоже на сафари, только без микроавтобусов.

По вечерам в среду Джулиана преподает взрослым испанский. Чарли ночует дома у лучшей подруги. Весь дом в моем распоряжении, что обычно меня устраивает. Я разогреваю суп в микроволновке и отламываю себе половину французского батона. Чарли написала стихотворение на белой доске рядом с рецептом бананового хлеба. Я чувствую легкий приступ одиночества. Я хочу, чтобы они обе были здесь. Мне не хватает шума и дружеских подколов.

Бродя по второму этажу, я перехожу из комнаты в комнату, проверяя «ведущиеся работы». На подоконнике выстроились в линию банки с краской, а пол закрыт старыми тряпками, похожими на полотна Джексона Поллока. Одна из спален превратилась в склад коробок, ковров и слегка поцарапанной кошками мебели. В углу, ожидая своей участи, стоят старая коляска Чарли и ее высокий стульчик. А ее детская одежда упакована в пластиковые контейнеры с аккуратными надписями.

Шесть лет мы пытаемся родить второго ребенка. Пока на нашем счету два выкидыша и неисчислимые слезы. Я не хочу продолжать – особенно сейчас, – но Джулиана до сих пор глотает витамины, сдает анализы мочи и измеряет температуру. Когда мы занимаемся любовью, это напоминает научный эксперимент, в котором все нацелено на оптимальный период овуляции.

Когда я говорю об этом Джулиане, она обещает регулярно набрасываться на меня, как только родится второй малыш.

– Ты не пожалеешь, когда это случится.

– Я знаю.

– Мы должны сделать это ради Чарли.

– Да.

Я хочу привести ей все свои возражения, но не могу заставить себя сделать это. Что если болезнь прогрессирует? Что если я не смогу держать на руках собственного ребенка? Я вовсе не сентиментален и не эгоистичен. Я практичен. Чашка чаю и пара слабительных таблеток не решат проблему. Мой недуг напоминает поезд, мчащийся на нас в темноте. Он может казаться очень далеким, но он приближается.

В половине седьмого приезжает кеб, и мы вносим свою лепту в пробки на дороге. Юстон-роуд забита до Бейкер-стрит, и не имеет смысла пытаться найти другой путь среди препятствий вроде тумб, ограничителей скорости и знаков одностороннего движения.

Водитель жалуется на нелегальных эмигрантов, которые пробираются через Туннель и осложняют транспортную проблему. Поскольку ни у кого из них нет машин, я не понимаю логики его рассуждений, но слишком угнетен, чтобы спорить.

В начале восьмого он высаживает меня в Лэнгтон-холл у Клеркенуэлла – приземистого здания из красного кирпича, с белыми оконными рамами и черными водосточными трубами. Если не считать света над крыльцом, дом выглядит заброшенным. Распахнув двойные двери, я миную фойе и вхожу в главный зал. Пластиковые стулья стоят неровными рядами. На столике сбоку разместились емкость с горячей водой и шеренги чашек и блюдец.

Собралось около сорока женщин. Возраст – от подросткового до вполне зрелого. Почти все сидят в пальто, под которыми виднеется рабочая одежда: высокие каблуки, короткие юбки или шорты, чулки. В нос бьет густой запах табачного дыма, смешанного с ароматом духов.

На сцене уже выступает Элиза Веласко. Тоненькая, зеленоглазая и светловолосая, она говорит с тем акцентом, который придает речи женщин с севера оттенок напористости и разумности. Одетая в прямую юбку до колен и облегающий кашемировый свитер, она выглядит как модель времен Второй мировой.

За ее спиной на белый экран спроецировано изображение Марии Магдалины, созданное итальянской художницей Артемизией Джентилески. В верхнем углу стоит аббревиатура ПТЛ, и ниже маленькими буквами расшифровка: «Проститутки Тоже Люди».

Элиза замечает меня, и на ее лице читается облегчение. Я пытаюсь пройти по боковому проходу, не прерывая ее, но она постукивает по микрофону, и собравшиеся поворачиваются ко мне.

– А теперь позвольте представить вам человека, которого вы действительно пришли послушать. Прошу приветствовать героя газетных передовиц профессора Джозефа О'Лафлина.

Раздается несколько саркастических хлопков. С этой публикой нелегко. Суп булькает в моем желудке, пока я взбираюсь на сцену и выхожу в освещенный круг. Левая рука дрожит, и я сжимаю спинку стула, чтобы найти опору. Прокашливаюсь и перевожу взгляд на точку над головами слушательниц:

– Убийства проституток составляют самую большую долю нераскрытых преступлений в нашей стране. За последние семь лет было убито сорок семь женщин. Каждый день в Лондоне подвергаются насилию пять проституток.

Еще десять подвергаются побоям, ограблениям и похищениям. На них нападают не потому, что они привлекательны или сами напрашиваются, а потому, что они уязвимы и доступны. Легче остаться безнаказанным, напав на проститутку, чем на любого другого гражданина.

Теперь я перевожу взгляд на лица слушательниц, удовлетворенный тем, что завоевал их внимание. На женщине в первом ряду надеты пальто с сиреневым атласным воротником и лимонного цвета перчатки. Полы пальто соскользнули со скрещенных ног и открывают кремовое бедро. Вокруг щиколоток обмотаны черные ленты туфель.