Подозреваемый - [10]

– Доброе утро, Маргарет. Рад видеть, что вы это сделали.

Она показывает мне спасательный круг.

– Какой дорогой вы пришли?

– Через Патни-бридж.

– Это очень хороший, прочный мост. Стоит уже много лет.

Она страдает гефирофобией – страхом перед мостами. Еще больше осложняет дело то обстоятельство, что она живет на южном берегу и каждый день должна провожать детей в школу через Темзу. Она носит с собой спасательный круг на случай, если мост упадет или его смоет волной. Я понимаю, что в этом нет ничего рационального, но именно таковы фобии.

– Надо было уехать жить в Сахару, – иронизирует она.

Я говорю ей, что существует эремикофобия, страх перед песком и пустыней. Она считает, что это придумано для ее утешения.

Три месяца назад Маргарет охватила паника на середине моста, когда она вела детей в школу. Только через час окружающие поняли, что что-то не так. Дети плакали и сжимали ее руки. Она похолодела от страха и не могла ни заговорить, ни кивнуть. Прохожие думали, что она собирается прыгнуть с моста. На самом же деле Маргарет удерживала мост одной своей силой воли.

С тех пор мы проделали большую работу, пытаясь разрушить порочный круг размышлений, сопровождающий ее иррациональный страх.

– Как вы думаете, что может случиться, когда вы переходите мост?

– Он упадет.

– Почему он упадет?

– Не знаю.

– Из чего сделан мост?

– Из стали, металлических креплений и бетона.

– Сколько он там стоит?

– Долгие годы.

– Он когда-нибудь падал?

– Нет.

Каждый сеанс длится пятьдесят минут, а потом у меня остается десять минут, чтобы внести записи в карту до прихода следующего пациента. Мина, моя секретарша, точна до последней секунды, как атомные часы.

– Потерянную минуту никогда не вернуть, – говорит она, похлопывая по часам, висящим у нее на груди.

Она наполовину индианка, но выглядит более английской, чем клубника со сливками. Она носит юбки до колен, благоразумные туфли и кардиганы. Мина напоминает мне девушек из моей школы, которые были помешаны на Джейн Остен и постоянно мечтали о встрече с мистером Дарси.

Как грустно, что скоро я ее лишусь. Она со своими кошками собирается открыть гостиницу в Бате. Могу себе представить это место: кружевные салфеточки под каждой вазой, статуэтки, аккуратные шеренги тостов и яйца, сваренные ровно за три минуты, на подставках.

Мина проводит собеседования с претендентками на ее должность. Она сократила список всего до нескольких кандидатур, но я знаю, что мне будет трудно выбрать. Я все еще надеюсь, что она передумает. Если бы только я мог мурлыкать!

В середине дня выглядываю в приемную:

– Где Бобби?

– Он не пришел.

– Он звонил?

– Нет. – Она старательно отводит взгляд.

– Не можете ли поискать его? Прошло уже две недели.

Я знаю, она не хочет никуда звонить. Бобби ей не нравится. Сначала я думал, это потому, что он не приходит в назначенное время, но потом понял, что истинная причина в чем-то другом. Он ее нервирует. Может быть, это из-за его роста, может, из-за неопрятной стрижки или изъяна плеча. На самом деле она не знает его. Хотя кто вообще его знает?

Словно подслушав, он появляется в дверях, как обычно шаркая ногами, с озабоченным выражением лица. Он высокий и полный, со светло-каштановыми волосами, на носу очки в металлической оправе. Его туловище, похожее на пудинг, словно пытается вылиться из длинного пальто, обезображенного оттопыренными карманами.

– Извините за опоздание. Кое-что случилось. – Он озирается, все еще не уверенный, стоит ли заходить.

– Кое-что случалось две недели?

Он смотрит мне в глаза, а затем отворачивается.

Я привык к тому, что Бобби замкнут и всегда готов к обороне, но на этот раз что-то изменилось. Он не умалчивает, а врет. Это все равно что захлопнуть ставни у кого-то перед носом, а затем утверждать, что их вообще не существует.

Я быстро оглядываю его: ботинки начищены и волосы причесаны. Сегодня утром он брился, но на подбородке уже проступила темная щетина. Щеки раскраснелись от мороза, и в то же время он вспотел. Интересно, как долго он простоял снаружи, набираясь храбрости, чтобы зайти.

– Где вы были, Бобби?

– Я испугался.

– Почему?

Он пожимает плечами:

– Мне надо было уехать.

– Куда вы ездили?

– Никуда.

Я не утруждаю себя указанием на это противоречие. В нем их полно. Его беспокойные руки хотят скрыться и находят убежище в карманах.

– Не желаете ли снять пальто?

– Нет, все нормально.

– Что ж, по крайней мере, присядьте. – Я киваю в сторону кабинета.

Он проходит в дверь и останавливается перед моим стеллажом с книгами, внимательно изучая корешки. Большинство книг посвящены вопросам психологии и поведения животных. В конце концов он останавливается и похлопывает по «Толкованию сновидений» Зигмунда Фрейда.

– Я думал, что взгляды Фрейда оказались в последнее время сильно дискредитированы, – говорит он с легким северным акцентом. – Он не мог отличить эпилепсию от истерии.

– Это был не лучший случай в его практике.

Я указываю на кресло, и Бобби складывается, опустившись в него, сдвинув колени набок в направлении двери.

Помимо моих заметок, в его карте мало других бумаг. У меня хранится его направление, результаты сканирования мозга и письмо от врача из северной части Лондона. В них упоминаются «тревожащие ночные кошмары» и чувство «неспособности себя контролировать».