Поднятые по тревоге - [8]

По сводкам мне было известно, что потери в частях большие, а теперь я своими глазами увидел, как дорого нам обошлись первые бои. Выстроившийся полк был чуть больше стрелкового батальона мирного времени.

Смотрю на строй и удивляюсь. Солдаты в полку в основном сибиряки, спокойные, крепкие, не робкого десятка и вдруг поддались панике. Спрашиваю:

— Почему без приказа оставили позиции?

Молчат, потупились. Вижу: люди переживают, стыдятся своего поступка. И вдруг чей-то по-сибирски окающий голос из строя:

— Разрешите сказать, товарищ полковник?

— Говорите!

— Мы бы, однако, сами не отошли. Да по цепи передали, что такой приказ есть, потому что, мол, нас окружают.

Кто передал такое распоряжение — неизвестно. Я разъяснил, что это была провокация, и приказал немедленно вернуться на прежний рубеж.

Сибиряки еще более суток держали оборону на широком фронте, прикрывая отход частей своей дивизии. Когда же им действительно был отдан приказ отходить, поверили не сразу:

— Опять провокация!

Командиру полка пришлось лично подтвердить, что на этот раз такой приказ действительно получен. Полк отошел организованно.

Случались и несуразности. Помнится, сажусь однажды обедать, вдруг появляемся прокурор. Почему-то со своими отнюдь не приятными делами он чаще всего приходил, во время обеда. Человек был энергичный, но иногда проявлял ненужную поспешность в выводах и порой слишком слепо держался буквы закона.

Прокурор открыл свою папку и вынул несколько листов бумаги. «Именем Союза Советских Социалистических Республик…» — прочитал я на первом листе.

— Принес вам на утверждение приговор, — доложил прокурор. — Трибунал приговорил шестерых солдат за добровольную сдачу в плен к высшей мере наказания — расстрелу.

В тот период командир соединения должен был утверждать подобные приговоры.

— Непонятно, — говорю прокурору, — как это они сначала добровольно сдались в плен, а потом снова оказались у нас?

— Вот тут все изложено, — ответил прокурор. — Все совершенно ясно. Налицо измена Родине.

А обстоятельства дела были такие. Шестерых солдат, артиллерийских мастеров, вызвали в одну из частей для ремонта пушек. Пока они добирались туда, фашисты захватили деревню, где размещался штаб той части. Штаб-то отошел, а мастера не знали, что обстановка изменилась. Они въехали в деревню без опаски и попали прямо в руки противника. На их счастье, наши тут же предприняли контратаку, отбросили врага и освободили пленных артмастеров.

Те уже готовились взяться за работу, но их арестовали. А через несколько часов состоялся суд. И вот уже у меня на столе приговор.

— Прикажите привести ко мне осужденных, — сказал я прокурору.

Вошли шестеро, без поясов, без звездочек на пилотках. Вид растерянный, недоумевающий.

Спрашиваю:

— Вам объявили приговор?

Один из мастеров, высокий сверхсрочник в щегольских хромовых сапогах, ответил нехотя:

— Так точно…

Надо было бы их поругать, может быть, пригрозить им, но чем еще можно пригрозить людям, которые час назад узнали, что приговорены к расстрелу? И я сказал коротко:

— Вот что, ребята, расстреливать вас не будем… Прикажу выдать вам винтовки и направить в стрелковую роту. Надеюсь, в другой раз промашки не сделаете и вину свою (черт ее знает, в чем, собственно, заключалась их вина, но надо же было что-то сказать!) искупите смелостью и стойкостью в боях. Понятно?

Сверхсрочник широко улыбнулся белозубым ртом и твердо ответил:

— Спасибо, товарищ командир корпуса! Оправдаемся в бою! — и, глубоко вздохнув всей грудью, добавил: — Очень уж обидно умирать от руки своих товарищей. А с фашистами, с ними мы посчитаемся.

Свое слово они сдержали: в дальнейшем сражались смело и мужественно, некоторые были награждены орденами.

К вечеру 28 июня части 45-й и 62-й стрелковых дивизий, а также наши соседи — 215-я моторизованная и 41-я танковая дивизии 22-го мехкорпуса — отошли восточнее Ковеля на реку Стоход. Пора было отводить из Ковеля и штаб корпуса.

Немногочисленные арьергарды уже не могли сдерживать натиск гитлеровцев и держать сплошной фронт. Отдельные подразделения противника перерезали шоссе Луцк — Ковель.

В самом городе стрельба, не стихавшая в последние дни, усилилась. Мне доложили, что бандеровцы взорвали мост через Турию, отрезав нам отход.

Положение создавалось критическое. Вокруг Ковеля раскинулись труднопроходимые болотистые места, дороги через которые были разрушены. Мысленно досадуя на себя за то, что затянул с отводом штаба, я приказал подразделениям саперов, связистам и всем штабным командирам готовиться к обороне, а сам вместе с генералом Рогозным стал намечать новый маршрут по карте, изученной за последние дни до мелочей.

В этот момент вошел корпусной инженер майор Коваленко:

— Товарищ полковник! Мост построен, можно начинать переправу.

— Какой мост? — удивился я. — Докладывайте точнее.

— Мост через. Турию. Когда стало известно о диверсии бандеровцев, я распорядился немедленно навести новый мост немного левее прежнего.

У меня как гора с плеч свалилась. Инициатива Коваленко пришлась как нельзя кстати.

Благополучно переправившись через реку, штаб корпуса разместился в населенном пункте Оконск.