Поднять Атлантиду - [21]

«Нет, какова ирония, а?» — подумал Конрад, считывая показания термометра с наручных часов. Цифровой индикатор показывал -25° по Фаренгейту.[1] Секундочку. Ерунда какая-то. Он присмотрелся и понял, что не увидел еще единицу. -125° по Фаренгейту.[2]

Он пристроился к выжившим в транспортном отсеке, стараясь беречь тепло. Веки стали будто свинцовыми, сильно тянуло в сон. Но спать нельзя. А с другой стороны, и так ясно, что битва проиграна… Конрад потихоньку начал клевать носом, задремал. Внезапно фюзеляж тряхнуло. Вроде бы лают собаки…

Конрад открыл глаза, переполз через собственный рюкзак, нашел силы закинуть его за плечо и, сжав непослушными пальцами сигнальный факел, съехал на лед через дырку в фюзеляже.

Удар о грунт заставил встрепенуться и взять себя в руки. Он привстал на колени и осмотрелся. Ничего. Только снег, кажется, идет еще гуще… И тут из пелены вылезла морда вездехода.

Как их называют? Что-то шведское… «Хагглундс»? Желтая коробчатая кабина. Обрезиненные гусеницы, оставляющие широкие вафельные следы…

Конрад поспешил зажечь факел и медленно замахал руками. В предплечья словно чугуна налили. Пальцы уже ничего не чувствуют.

Клюнув носом, «Хагглундс» затормозил неподалеку. Распахнулась передняя дверца. Белая лайка выскочила и побежала прямиком к разбитому фюзеляжу. Затем Конрад услышал лязг, звон — и из кабины показались громадные унты. Перебирая руками за поручни, на лед спустился человек-гора.

По одному только силуэту и неторопливым движениям Конрад сразу смог сказать, кто это. Неповоротливый в своем термокомбинезоне, с угольно-черными полосками под глазами, чтобы не слепило отражение от снега, генерал Йитс направился к Конраду.

— Ты нарушил приказ, сынок. — Вблизи Йитс походил на монументальную статую, не обращавшую внимания на жалящий ветер. — Зачем вообще устраивают радиомолчание, ты знаешь?

— Я тоже рад тебя видеть, папа.

Генерал забрал факел из рук сына, бросил под ноги и раздавил:

— Хватит привлекать внимание.

В душе Конрада взметнулся настоящий гейзер горечи и гнева. На отца. И на себя самого, за то, что позволил Йитсу протянуть руку через все эти годы и втащить обратно в свой личный, промерзший ад.

— Лундстром погиб. И с ним половина твоих людей, — махнул он обмороженной рукой за спину.

Йитс отдернул клапан на куртке и рявкнул куда-то внутрь кармана:

— Авральной команде! Осмотреть грузовой отсек, достать все, что можно. Пока нас тут не замело заживо.

Конрад оглянулся на останки самолета и людей, которых уже совсем скоро укроет безразличный ко всему снег. Тут из пролома в обшивке выпрыгнула лайка с наручными часами в зубах. Морда вся перемазана застывшей кровью и слюной. Собака чиркнула боком о ногу Конрада, деловитой трусцой направляясь к «Хагглундсу».

— Нимрод! — крикнул Йитс ей вслед. Не обращая внимания, собака уже царапалась в дверцу кабины.

— Здесь у всех мозги набекрень, кроме Нимрода, — прокомментировал Конрад, тоже двинувшись к «Хагглундсу». Добравшись до вездехода, он взялся было за дверную ручку, но Йитс вдруг уперся ладонью в дверцу, не позволяя ее открыть.

— Куда собрался?

Конрад с силой рванул на себя, заиндевевшая дверца скрипнула, и обрадованный Нимрод первым нырнул в тепло.

— Не дергайся, папа. Не ровен час, развалишься по такому холоду…

Следуя за Йитсом по коридору, Конрад больше внимания обращал на свою забинтованную руку, чем на секретную станцию «Орион». Фельдшер в медсанчасти сделал все, что мог: помазал мазью да перевязал. Но сейчас, когда пальцы оттаяли, от боли хоть на стенку бросайся.

Из невидимых динамиков разливалась негромкая классическая музыка, в то время как от неистового бурана снаружи их отделяла не самая толстая на свете полистироловая стена. Двадцать пять сантиметров и Двадцать пятая симфония соль-минор.

— Моцарт, — буркнул Йитс. — Какие-то психологи — чтоб им провалиться! — обнаружили, мол, классика положительно влияет на сердечно-сосудистую систему. Думаю, лет через десять мы дойдем до рэпа, или что там заводит нынешних очкариков.

Они пересекли очередной воздушный шлюз и попали в новый модуль, где у Конрада тут же закружилась голова. Верхняя половина отсека выглядела зеркальным отражением нижней. Весь потолок усеян приборными панелями, автоматическими выключателями, реле, температурными индикаторами и даже дозиметрами. Часы на главной панели — подобно наручным у Йитса — выставлены по центральному стандартному времени, хьюстонскому.

Тут Конрад наконец заметил, что кругом налеплены логотипы НАСА, означая тем самым, что базой никогда не собирались пользоваться на Земле. Должно быть, ее спроектировали в роли орбитальной космической станции или, скажем, колонии на одной из полярных шапок Марса, где можно бурить лед, добывая воду для системы жизнеобеспечения.

— Что вы тут себе построили? — поинтересовался он.

— Добро пожаловать, сын, в самый недоступный поселок нашей планеты.

Они свернули за угол и пошли по очередному длинному коридору. Из-под ног диссонансом к музыке доносился низкий гул. Временами по всему сооружению проходили мелкие судороги, будто рядом промчался грузовой поезд.

— У нас тут есть командный пункт, биокупол, мобильный сервисно-технологический центр, астрофизическая лаборатория, обсерватория, а также модули для переработки материалов, дистанционного зондирования и медицинских исследований.