Подножье тьмы - [18]

И не только им, подумал он вдруг. И еще кому-то, о ком ни он, Шурик, ни ее муж никогда и не подозревали…

Сима, кажется, ценила его терпение.

А, может, как в известном анекдоте, просто не умела иначе.

Он не знал ее телефона, не знал, где она живет, не знал, когда она у него в очередной раз появится. Он не знал, часы или дни она проведет в его квартире, когда появится. Переспит с ним, появившись, или столкнет с дивана, указав пальцем на пол. Тем не менее, он отдал ей ключ при первой же встрече и уже никогда не задавал вопросов, потянувших бы за собой другие. Кто не любит спрашивать, тому и не солгут…

Но мучило, мучило, тянуло как больной зуб – муж… сын…

Он злился.

Иногда Сима вела себя так, будто у нее вообще никого не было. Иногда она вела себя так, будто нигде в мире, даже в не существующем Париже, нет квартиры, в которой ждут Симу, догадываясь или не догадываясь о ее тайной жизни, некий муж, тоже не существующий, как Париж, и сын, тоже не существующий, как совсем уже туманные пригороды Парижа…

Черт побери!

Иногда Сима вела себя, как шлюха. Иногда она вела себя так, будто он только что подцепил ее на улице или еще только пытается подцепить. Нечто лживо невинное проскальзывало в ее улыбке, с ума сводя Шурика. Она здорово умела показаться совсем невинной, но и в невинной в ней шипела змея. И она умела отдаваться. Тогда он забывал обо всем – о не существующем Париже, о своих обидах, о дожде за окном, о Роальде, ждущем в конторе… Запах скользкого тела, запах духов, смешанный с запахом пота, похотливые пальцы…

Задыхаясь, он шел губами от родинки к родинке, шел темным млечным путем, рассыпавшимся по левому предплечью до вдруг набухшей груди, к коричневому вызывающему соску, – он старался не думать, сколько губ к этому соску припадало… Он бы сошел с ума, если бы стал об этом думать…

И когда, задыхаясь, она сама шептала ему в ухо невнятные истории, полные страсти и ужаса, он сам задыхался, понимая, понимая, понимая, что все ее истории – о Париже…. О несуществующем, но Париже… Тебя кто-нибудь так трогал? – задыхался он… Это же Париж, он никогда не будет в Париже… Разве я похожа на тех, кого никогда так не трогают?… Париж оказывался мучительно близок, раскрытый дивана тонул в запахах гвоздик и бензина… И так трогали?… Нет, молчи!.. Париж огромен, толпы туристов… Он губами закрывал ее губы… Молчи! Молчи!.. Разве каждому туристу не досталось своего Парижа?… Париж огромен, всем хватит… Губы не стираются… Лучше вообще об этом не думать… Они задыхались… Почему я должна быть только твоей?.. Молчи!.. Никто никого вообще заменить не может…

Он задыхался.

Но Парижа ведь нет, Парижа не существует.

– Если твоя…

– Сима, – быстро напомнил он.

– Ну да, Сима. Если она не придет, мы будем выглядеть глупо.

– Проблем нет, Шурик любую бабу снимет, – довольно хмыкнул Скоков.

Роальд рассмеялся. С ним это случалось редко.

– Ладно, – сказал он Шурику, осторожно поглядывая на белых ангелиц за столиком в углу. – Некогда обижаться. Сегодня я надеюсь вас удивить.

И щелкнул пальцем:

– Такое место!

2

…с изумлением разглядывал Симу.

Она появилась в темном проеме дверей, рассеянно уставившись в полумрак. Шурик вскочил, но Роальд остановил его:

– Тут свои правила.

Действительно, длинный официант с той же «Славой» на груди фирменного пиджака, белого, как снег, неторопливо провел Симу к столику.

– Вы похожи на заговорщиков, – сказала Сима без улыбки и что-то в ее тоне Шурику не понравилось.

– Заговорщики так выглядят? – удивился Роальд.

Сима промолчала.

Зато Скоков широко ухмыльнулся.

Ему, Скокову, было все равно, на кого он похож. Жизнь предоставила ему возможность отдохнуть, выпить, вкусно поесть, при этом не на свои деньги, он с удовольствием с этим согласился, а на ангелиц в углу можно было смотреть бесплатно. Чего еще?

А Шурик смотрел на Симу.

В ее одежде ничего не изменилось, она, наверное, и не заезжала домой. Та же белая кофта, белая юбка. Все легкое и летящее, будто на самом деле на Симе ничего и не было…

Кроме невероятных предчувствий…

Ангелицы в белом не шли ни в какое сравнение с Симой.

Да, конечно, они были моложе, их кожа поблескивала и лоснилась. Но поведи Сима плечом, все мужики, как крысы, последовали бы за ней, а не за ангелицами. Протруби Иерихонские трубы, ни один мужик бы не обернулся, не оглянулся на ангелиц – они бы пошли за Симой.

Грех, темный грех облаком окружал Симу. Ангелицы рядом с ней казались школьницами. Абсолютными школьницами, только-только приобщающимися к известной басне про капусту и про то, что иногда в капусте находят.

– Си-и-има… – неопределенно протянул Роальд. – Это Серафима или как-то иначе? Я имею в виду запись в паспорте.

Сима нехорошо усмехнулась:

– Не проще ли показать паспорт?

– Ну что вы, – извинился Роальд. – Просто редкое имя.

– Оно не кажется мне уменьшительным.

Сима казалась спокойной, но Шурик знал ее.

Темный взгляд Симы то вспыхивал, пугая Шурика (что она собирается отчудить?), то гас, гас, будто теряя силу и этим еще сильнее пугая Шурика – не впадет ли Сима в тяжелый знакомый транс? Какого черта понадобилось Роальду приглашать ее в кафе…