Поднимите мне веки. Ночная жизнь ростовской зоны: взгляд изнутри - [2]

– Не придёт. Он стойку держать будет. Старшина отряда, независимый. С холуями своими может и свалку затеять.

– Да что ты? А вот я не гордый. Пошли.

Старшего дневального тайга и Князь находят среди толпы мужиков в комнате отдыха у телевизора. «Главкозёл», затаив дыхание, наблюдает, как юная китаянка делает эротический массаж курчавому негру.

– Не обкончался ещё? – вежливо шепчет Тайга, наклонившись к уху Савелкина.

– Ты со мной так не базарь. Со своими «торпедами» так базарить будешь.

– Можно и по-другому, – миролюбиво соглашается «смотрящий». – Нежно и в интимной обстановке. Потопали.

– Никуда я не пойду, – резко отвечает старшина.

– Что, бздиловатой конь породы? А ты не боись… В шахматишки сыграем. Или у тебя в шахматишки тямы нету?

Дядя Коля кривит душой. Он прекрасно знает, что у Савелкина в шахматишки «тяма есть». Навёл справки: первый разряд у «козла».

«Козлами» в колонии кличут активистов из числа осуждённых. То есть тех арестантов, которые добровольно помогают администрации. Участвуют в различных самодеятельных организациях, поддерживают порядок, своего же брата «сидельца» учат жить. Это последнее обстоятельство особенно бесит арестантов: сам-то ты кто?! На себя погляди! Зато у «козлов» – власть. Хоть маленькая, а власть, да плюс прикрышка от начальства.

– Ну, пошли, поглядим, – насторожённо соглашается старшина. Поднимается. С ним вместе – и двое его помощников.

– А эти огудины, они тебе ходы подсказывать будут? – кивает Тайга на сопровождающих.

– На игру посмотрят.

– Добре.

Как только Тайга с Савелкиным входят в каптёрку, Князь мгновенно перестревает дорогу «огудинам»:

– Стойте, где стоите!

– Борзеешь, зверь?!

Кулаком в рёбра, лбом в переносицу – и «горилла» медленно сползает на пол по стене.

– Стой, где стоишь! – повторяет Князь, резко обернувшись к другому. Тот, впрочем, ответить не может: его, что называется, «взял на вязы» невесть откуда возникший Битюг, заломив руку и придушив левой сзади за горло.

В каптёрке тем временем обстановка накаляется. Савелкин начинает понимать, что всё идёт не по тому сценарию.

– Где мои ребята?

– За дверьми.

– А ну впусти!

– Слышишь, «лохматый», здесь командую только я.

– Ну и пошёл ты на…

Договорить Савелкин не успевает. Тайга обрушивает на его темя «чифирбак» – огромную литровую кружку. Остатки густого чая и заварка разлетаются в стороны. Тайга повторяет процедуру ещё раз, и ещё, и ещё… Дверь каптёрки приоткрывается, из коридора раздаётся голос:

– Всё в порядке, дядя Коля?

– Для меня – да, – отвечает Тайга.

Дверь закрывается.

Тайга наливает из чайника в кружку воды, потом взбалтывает содержимое – и вместе с «нифелями» выплёскивает в лицо старшине. Тот, застонав, пытается подняться. Тайга приподнимает его за шиворот и швыряет на диван.

– Ну что, сука, оклемался маленько? А теперь сиди и слушай, пока я говорить буду. И не вздумай перебивать! Неприятность получится.

– Ну, гад, я ещё… – шипит Савелкин – и тут же снова получает кружкой, но уже по лицу.

– Я предупреждал, – ровным голосом констатирует Тайга. – Теперь запомни: ты уже труп. Ежели бы меня «гадом» кто на «особняке» назвал или, к примеру, ты при своих холуях, я б тебе грызло вырвал. Зная твою сучью натуру, я и беседую с тобой лоб в лоб. Себе новый срок не схотел накручивать за такую падлу, а поучить тебя так и так надо. Борзеешь, козлиная рожа.

Савелкин молчит.

– До тебя мы с «красными» спокойно жили. Они своё крутили, мы – своё. Хочешь срок тихо добить – держи свою борзость на привязи. А ты что творишь, гадёныш? Хочешь мужиков пустить под «красный пресс»? У нас в год столько докладных не писали, как с тобой за неделю! Да хоть бы мозги напрягли! А то телегу накатал твой Чернышёв – «по факту обнаружения у осуждённого Афонина хлебных крошек в целлофановом пакете, где лежал хлеб». Передай ему, что в другой раз в том пакете найдут его яйца всмятку!

Дальше поехали. Другое животное, Меркулов, вчера сделал замечание Косте Мухе за то, что тот «уже четыре дня не брил шею». А что вы за шмон устроили по тумбочкам? Андрюху чуть не «трюманули» за то, что в его «гараже» нашли марки для конверта. Конверты, смотри ты, хранить можно, а марки – нет! А Криворучко, твой завхоз? «Пищёвка» у него по полчаса работает, народ свою хавку пожрать не успевает, она там гниёт! Ну, что скажешь?

Савелкин сосредоточенно стирает с лица остатки заварки.

– Чего молчишь, командир? Расскажи про «наезды на овец».

– Какого ты до меня прибодался?! – срывающимся голосом восклицает старшина. Внутри у него всё горит от стыда и обиды, от перенесённого унижения. Но ему хочется. Несмотря ни на что, «сохранить лицо», и он пытается сдержать истерические нотки. – Я при чём? Есть председатель совета коллектива!

– Слышь, ты, жентельмен красивый, ты кончай мне по ушам гулять! С этим председателем у нас проблем не было, покуда ты не появился! Твоя это возня мышиная. И макли ты тут крутишь, а не он. В общем, так: три минуты тебе привести себя в божеский вид, утирайся – и пошёл вон отсюда. Ещё раз повторятся твои штучки – я с особого пришёл, уйду на тюремный. «Мочить» тебя не буду, я старый жулик, «мокруху» не уважаю. Но инвалидом сделаю. На всю жизнь. Будешь лежать и в потолок поплёвывать, будут тебя кормить манной кашей и «утку» выносить. Но не каждый день. Каждый день выносят из-под тех, кто платит. А тебе чем башлять? Ты ж голожопый, как павиан.