Поднимаясь колёсами на гору Фудзи. Сборник рассказов - [10]

Так вот они шли и разговаривали вдвоем и вскоре повстречали Козлова.

– Куда это вы идете так рано? – спросил Козлов.

– Я однажды шел из магазина и нес полный бидон молока, – сказал Михайлов, – и я с этим бидоном поскользнулся на скользком месте, потому что был гололед. Я очень сильно поскользнулся, но не упал, и даже из бидона не пролил ни капли. Тогда я понял, что какие-то прекрасные возможности моего организма пропадают без пользы и попусту. Поэтому я иду сейчас к человеку, который обучает приемам каратэ за деньги.

– И я тоже иду к этому человеку, который учит каратэ, – сказал Владимиров, – потому что у меня тоже есть способности, и я похож на своего деда, который, когда забивал козла, свободно мог разбить деревянный стол ударом ладони.

– Тогда я тоже пойду с вами к этому человеку, который обучает приемам каратэ за деньги, – сказал Козлов. – У меня нет способностей, но меня интересуют японцы и все японское, а ведь это они изобрели каратэ.

– И деревянные палочки для еды тоже, – сказал Владимиров. – В Японии даже самые маленькие дети едят только палочками, а ложками не едят, хотя научиться есть ложкой, кажется, было бы гораздо быстрее.

Они пошли вместе и шли долго, а когда устали, то присели отдохнуть и подкрепиться.

– У меня есть банка шпротов, но нет ножа, чтобы ее открыть, – сказал Михайлов.

– У меня есть нож, потому что без ножа я не выхожу, – сказал Владимиров.

– Тогда мы можем сделать вкусный бутерброд со шпротами, – сказал Козлов.

– У меня есть кастрюлька, в которой лежит хороший картофельный салат, но нет ни ложки, ни вилки, – сказал Михайлов.

– Японцы едят палочками, – сказал Владимиров. – Палочки делают из бамбука и из другого дерева специальной японской породы.

– Я думаю, что сейчас нам подойдет и дерево русской породы, – сказал Михайлов.

– Дуб, – сказал Козлов.

– Мы им показывали, как пользоваться ложкой, но они даже суп едят палочками, хотя из ложки, пока ее несешь ко рту, супа выливается гораздо меньше.

Но они до сих пор не знают ложек и, кажется, не хотят их знать, – сказал Владимиров, складывая свой складной нож.

– У нас есть, что пить, но нет ни стаканов, ни кружек, – сказал Михайлов.

– Древние скифы, которые были древнее древних японцев, всегда имели при себе кружки, – сказал Владимиров. – У каждого скифа имелась своя собственная кружка, которую он носил с собой, привязав на цепочке к поясу. И скиф пил из этой кружки вино, не разбавляя его водой. Этим древние скифы отличались от древних греков, которые даже легкое сухое вино разводили водой в известной пропорции.

А от японцев древние скифы отличались тем, что они не знали палочек для еды и, кажется, ели прямо руками.

– Для питья, – сказал Козлов, мы можем сделать фунтики-кулечки из тонкой бересты, складывая ее вчетверо.

– Тогда наливай, – сказал Михайлов.

– Из разных закусок я очень люблю баклажанную икру, хотя ее неудобно есть палочками, сказал Владимиров, второй раз складывая свой складной нож и пряча его в карман.

– Будем здоровы, сказал Козлов.

– Я могу, – сказал Михайлов и двумя пальцами поймал на лету пролетавшую мимо муху.

– И я могу, – сказал Владимиров и одним ударом переломил надвое березку в руку толщиной.

– Это старая, трухлявая береза, – сказал Михайлов.

– А твоя муха летает как сонная, потому что она еще не проснулась после зимы, – сказал Владимиров.

И они замолчали.

– Знаешь, Михайлов, как твое имя будет звучать по-японски? – спросил Козлов. – По-японски ты будешь называться Михаиро, потому что у тебя хорошая врожденная реакция и быстрота движений. А ты, Владимиров, будешь Варадимиру, что по-японски, может быть, означает: рука-меч, нога-топор. – Правильно, – сказал Владимиров, ударом ноги расщепляя пень от березы на две части.

– А я буду называться Кодзиё, – сказал Козлов.

– А это что будет означать по-японски? – спросил Владимиров-Варадимиру.

– От козла, – сказал Козлов. – И пусть это у нас будет кимоно – он прикоснулся к пиджаку и брюкам, а это будет сакэ – он отпил из своей берестяной рюмки, а это будет сасими – он вынул рыбку из банки, ну и все так далее, потому что каждая вещь и каждый предмет по-японски называется своим японским словом, и даже некоторые люди, если их назвать по-японски, имеют японское имя, которое, пусть они, может быть, и не подозревают об этом, звучит совсем иначе, чем то, к которому они привыкли.

– А теперь пойдем дальше, сказал Михаиро-Михайлов.

И они пошли дальше, и шли долго, и разговаривали втроем, попутно узнавая новые имена вещей и предметов.

А когда они опять устали и проголодались, Кодзиё сказал:

– Пришли.

Он провел их по тропинке через сад, мимо пруда и кустов цветущей сакуры, раздвинул перед ними легкие сёдзи. Они сняли гэта и вошли в комнату. Сели вокруг стола, поддернув свои кимоно и подобрав под себя пятки. Михаиро сидел на дзабутоне, Кодзиё тоже сидел на дзабутоне, а Варадимиру сидел просто на татами. Было прохладно по-весеннему, и они время от времени протягивали руки к бронзовому хибати с жаркими угольями. Варадимиру сидел напротив остальной компании, и, чтобы погреть ладони над жарким хибати, ему приходилось тянуться через стол. Они пили зеленый чай – сэнтя из глиняных чаш – тяван, временами поднимая их перед глазами, чтобы полюбоваться их непритязательным видом. Потом они ели суп дзони из черных лаковых пиал, белое мисо, рыбу под прессом – камабоко, горячие лепешки – моти, суси – колобки из варенного риса и, конечно, сасими. Они пили сакэ, как его и полагается, в подогретом виде. Они пили сакэ и любовались незатейливой икебаной в простой глиняной вазе. Варадимиру сидел спиной к икебане и любовался ею, поворачивая голову и смотря на нее через левое плечо. Потом они ели сладкий ёкан мутного зеленого цвета и двойные лепешки – кагамимоти. Выпили еще черного сакэ.