Подмена - [4]

— Вы специально меня позвали сюда, чтобы меня обидеть? — печально спросила тетя Маша, положив недоеденную колбасу обратно на стол.

— Не специально, — ответил главврач, — ты думаешь мне, тетя Маша, все легко далось? Я сам в этой жизни пробивался, чтобы в этот роддом попасть мне знаешь сколько пришлось ночей не спать, корпеть над учебниками. И все равно, если бы мой папа не работал в управлении здравоохранением фиг бы я сюда попал со своим красным дипломом! Вот так-то, тетя Маша!

— Я вам не тетя Маша, — грустно произнесла уборщица.

— А кто тогда? — изумился поддатый главврач.

— Мне тридцать два года, — ответила она, — почти столько же, сколько и вам…

— Да ну? — еще больше удивился Лев Соломонович. — То-то я думаю, что это ты в сорок с лишним лет вдруг рожать собралась…

Поняв, что сморозил что-то не то, главврач кашлянул и протянул уборщице коробку конфет «Грильяж в шоколаде».

— На возьми, — сказал он, — ты тут работаешь за троих, а зарплата, наверное, не очень большая. И ты на меня не обижайся, ладно. А конфеты бери.

Тетя Маша коробку с конфетами взяла. Ей было не удивительно, что доктор приписал ей десять лишних лет. В платочке, в халате, со шваброй в руках с вечно красными от недосыпания глазами и «мешками» под ними она от слез она и не выглядела на свои тридцать два. Да и проруха судьба побила ее так, что на лбу седая прядь торчит из-под платка. Немудрено, что не только главврач, но и весь роддом считает ее старухой.

— Ты знаешь, что… — пробормотал Лев Соломонович. — Не обижайся на меня. Никто не знает, что через десять лет будет, а через двадцать и подавно. Вот сейчас семидесятый год, а смотри как наука вперед шагнула, человек в космос полетел, люди стали жить лучше, опять же в магазинах какой никакой достаток. А представь, что в СССР через тридцать лет будет! Двухтысячный год будет, рубеж веков. В нашей стране уже коммунизм к тому времени победит и все будут равны и твой сын, и Сливянский — все будут жить одинаково хорошо — икру на ветчину сверху мазать!

— Так не бывает, — грустно заметила тетя Маша.

— Как не бывает? — не понял главврач.

— Чтобы всем хорошо было, — ответила она.

— А вот лет через тридцать-тридцать пять посмотрим — бывает или нет, — сказал главврач, потянулся, зевнул и добавил, — не убирайся сегодня у меня в кабинете, не надо. На метро я опоздал, посплю сегодня здесь. Устал я чертовски. А завтра утром сына своего увези домой, а то вдруг проверка нагрянет. Влетит всем.

Говоря это, Лев Соломонович склонил голову на руки и захрапел прямо на столе. Тетя Маша взяла ведро и швабру, и вышла в коридор. Проходя мимо палаты, где спали малыши, она притормозила и остановилась. Рядом с дверью, ведущей в палату, за своим столиком так же мирно, как малыши, спала и медсестра, которая обязана была глаз не смыкать. Тетя Маша зашла в палату и подошла к кроватке своего Антона. Он улыбался во сне. Тетя Маша взяла его на руки и прижала к груди. Взгляд ее упал на соседнюю кроватку, где лежал еще один крепенький и здоровенький новорожденный малыш.

В свете ультрафиолета тетя Маша прочитала на спинке его кровати: «Антон Сливянский». Тетя Маша нагнулась над малышом, который родился с «золотой ложкой» во рту и обратила внимание на то как похожи их дети. Поменяешь одного на другого и никто не заметит. Тетя Маша вздохнула, положила своего Антошку на место и пошла к выходу. У самой двери она остановилась, как вкопанная, минуту стояла, затем резко повернулась и мягко ступая пошла обратно к кроваткам.

2

Секретарша генерального директора Белла скучала, раскладывая на компьютере пасьянс «Косынка». Ее шеф слегка задерживался и это обстоятельство дало ей возможность урвать от рабочего времени пяток минут расслабленного безделья. Пасьянс не сходился и от этого Беллочка несильно раздражалась. В то время как игра зашла в полный тупик, дверь в приемную скрипнула и секретарша, моментально свернув карточную игру, стала в бешеном темпе печатать что-то на клавиатуре. Но это был не шеф — в обитую для звукопоглощения дверь просунулся угреватый нос главного бухгалтера фирмы — Елены Петровны, за спиной называемой сотрудниками «Гебельс». Она за всеми следила, подглядывала, докладывала и лишала премии. За что ее и недолюбливали. Но Елене Петровне было на это абсолютно начхать.

— Печатаешь? — спросила она с нескрываемой нелюбовью глядя на глубокое декольте блузочки секретарши и ее коротенькую юбочку, едва прикрывающую бедра.

Гебельс не могла хорошо относится к Беллочке — секретарша была молода, привлекательна, не то что располневшая Елена Петровна, которой уже перевалило за пятьдесят пять. Девушка мило улыбнулась и ответила:

— Печатаю, а что?

Но сказать ей хотелось другое: «А не пошла бы ты отсюда старая ведьма!», но секретарша этого не сделала.

— А какой сегодня день? — спросила каверзным тоном Елена Петровна.

— Обычный, рабочий, — ответила Белла, — а что?

— Число, число какое? — повторила бухгалтерша.

«Вот привязалась, старая грымза», — подумала секретарша и взглянула на календарь.

В ее настенном календаре 10 сентября 2003 года было отмечено какой-то красной точкой, но с чем была связана эта точка, секретарша не помнила. И поэтому она, как ни в чем не бывало, ответила: