Подлунный квест - [3]

Захар уверял, что однажды лично был тому свидетелем — прошлой весной, когда порвал с некой неназванной мне сокурсницей. По его мнению, Плаха являлась своего рода артефактом. Но кто и зачем поместил его в дубраву на территории корпуса, Сколков понятия не имел.

Рассказывали также, что как-то одна брошенная девица в сердцах пыталась Плаху сжечь — магией разумеется — но лишь сгорела дотла сама. Однако вот это уже почти наверняка было не более чем досужей местной легендой.

Ну и, разумеется, те, кто расставания покамест не планировал, старались держаться от Плахи подальше — случайно присесть на нее, забывшись, считалось для них очень недоброй приметой.

Это все была, скажем так, присказка, а сказка заключалась в том, что сейчас возле Плахи, сосредоточенно изучая и в самом деле имевшиеся на ней многочисленные зарубки разной степени свежести, стоял я. А сидела передо мной на пне незабвенная Маша Муравьева. И притащились мы сюда под вечер по глубокому снегу отнюдь не по моей инициативе.

Так-то все было ясно без лишних слов. Но от неожиданности — зачем она зовет меня на ночь глядя на аллею, заранее длинноножка мне не объяснила, а сам я о пресловутой Плахе и не вспоминал, пока моя спутница вдруг не плюхнулась задницей на пень — у меня почти непроизвольно вырвалось:

— Серьезно?!

Честно говоря, кем-кем, а влюбленной парочкой нас с Машей назвать было трудно. Сблизились мы после той нашей американской истории, когда Муравьеву расщепило астральным взрывом, отколов от нее духа Оши — и одновременно сняв с длинноножки проклятие метиса. Нежданно для самой себя Маша оказалась на пороге совершенно новой, непривычной жизни, растерянная и разоруженная. И, думаю, скорее неосознанно, нежели по холодному расчету, принялась искать решение старым, проверенным путем — включив режим «Комната 333!». Ну а я, вероятно, просто удачно оказался в нужном месте в нужное время. Даже не знаю, для кого более удачно — для нее или для себя.

Отношения у нас в итоге сложились довольно специфические. Никаких взаимных обязательств они не предполагали по определению, но при этом ни я, ни, насколько мне было известно, Муравьева, уже ничего не искали на стороне. И не потому что, типа, «нельзя», а потому что «на дух не нужно». Но при всем при этом мы вовсе не стали друг для друга неотъемлемой «второй половинкой», без которой, мол, и белый свет не мил. И, повторюсь, не считали себя записной «парочкой».

Ну, то есть я не считал. Был совершенно уверен, что и Маша рассуждала так же — и только теперь, когда она вдруг привела меня к Плахе, получил повод в этом усомниться.

— Прости… — потупив взор, тихо проговорила длинноножка в ответ на мое «Серьезно?!».

Затем снова подняла на меня темно-голубые, почти синие глаза, явно ожидая какой-то реакции — вопроса ли, спора ли — но я, признаться, просто не знал, что тут можно сказать — и над Плахой повисло напряженное молчание.

— Прости, — повторила наконец Муравьева. — Мне… Нам с тобой нельзя больше встречаться…

— Даже в классе? — неуклюже попытался сострить я.

Получилось, надо признать, двусмысленно: так-то было понятно, что встреч на занятиях нам всяко не избежать. Но дело в том, что после отмены военного положения и возвращения в Федоровку второкурсников, жилые комнаты перестали оставаться в полном нашем распоряжении, и однажды, не найдя лучшей возможности, мы устроили вечеринку на двоих в одной из учебных аудиторий, от которой у Маши каким-то образом оказался ключ. Парты, наглядные пособия, к ним бутылочка красного сухого… Вышло памятно.

— Ты понял, о чем я, — грустно вздохнула девушка.

Я кивнул.

В разговоре опять возникла неловкая пауза.

— Я понимаю, что должна объяснить… — произнесла затем Муравьева, но снова умолкла, не договорив.

— Ты ничего не должна, — покачал головой я.

— Нет, — словно бы в пику мне твердо заявила Маша. — Ты должен знать.

Я неопределенно повел плечами: как скажешь, мол.

— Помнишь, как у нас все было в последний раз? — задала она внезапно вопрос.

— Ну… — сконфуженно протянул я.

Еще бы я не помнил…

Тогда, признаться, все и впрямь сложилось не очень удачно. Редкий, можно даже сказать уникальный случай, когда я оказался не на высоте. Даже, кажется, вырубился в самый неподходящий момент. Муравьева еще предположила, что виной всему дрянное вино, доставшееся нам за ужином, и я тогда поспешил согласиться с этой версией. Вино и впрямь в тот вечер было так себе, это многие еще в столовой отметили.

— Я тогда едва-едва не сорвалась, — убитым голосом проговорила Маша.

— Что? — не понял я.

— Астральные скрепы, которые разрушил устроенный турками взрыв! — словно наконец собравшись с духом, залпом выпалила девушка. — Они будто бы начали восстанавливаться! — в ее голосе звучало неприкрытое отчаяние.

— Как это восстанавливаться? — нахмурился я. — Ты снова соединяешься с Оши?

— Не совсем, — мотнула она головой. — Все идет немного иначе, чем было раньше. Оши остается отдельной сущностью. По крайней мере пока. Но сама я снова чувствую себя метисом! И… И не только чувствую! Я и есть метис, даже в отрыве от Оши! Но если раньше, до Америки, я легко могла себя контролировать, то теперь нет! В тот раз вино было ни при чем: я лишь чудом тебя не взломала! В последний момент сумела остановиться — когда ты уже отключился! Вот, смотри… — Маша начала торопливо расстегивать свою черную шинель.