Подлодки адмирала Макарова - [27]

— Принимаю командование, — словно выстрелил Берг. — Внизу Рейнс и Вашингтон, остальные наверх. Лево руля, самый малый вперед.

— Что вы задумали, лейтенант? — спросил наблюдатель.

— Подойти к «четверке» носом. Бортами швартоваться не можем, круглые и выпуклые у обоих. Одному перепрыгнуть, принять конец. Пытаться спасти человека в воде. Обвязавшись концом, спуститься в люк, один держит сверху. Полагаю отравление угарным газом. Надо экипаж вытащить на палубу.

— Действия одобряю, — капитан-лейтенант глянул на Берга и неожиданно улыбнулся. — Не взыщите. Я старший по званию на борту, обязан подтвердить ваш порыв, взяв на себя ответственность или воспрепятствовать. Мешать не буду.

Став на носу и ухватившись за трос, идущий к флагштоку, Берг перекрестился. Если он соскользнет с корпуса терпящей бедствие лодки, раскачивающейся на волне от фрегата, то имеет отличные шансы попасть меж ее бортом и форштевнем «Щуки». Тогда даже хоронить нечего будет.

Он прыгнул в миг удара. Извините, братишки, коли вам вмятину сделали. Рука скользнула по черной клепаной броне и уцепилась за киповую планку. Лейтенант подтянулся, встал, поймал брошенный старпомом конец, подтащил его и закрепил. По тросу перебрались мичман Ланской и кондуктор.

С левого борта упала тень «Русалки», также стопорившей ход и спускавшей шлюпку.

— Кондуктор — вниз, мичман — страхуйте. Осторожно, внизу отравленный газ.

В волнах мелькнул офицерский китель. Берг прыгнул в воду. Температура не выше градусов десяти, купание никак не доставляет радости. Пытаясь сдержать судорогу, он в пять гребков достиг места, где видел человека последний раз, нырнул. Увидел силуэт саженях в двух у поверхности, рванулся к нему, вцепился, вытащил.

Моряк дрейфовал лицом вниз. Значит — не дышит. Шанс на спасение остается, если только откачать. Александр отчаянно погреб в сторону шлюпки. Твердые матросские руки втянули через борт бездыханного моряка, оказавшегося капитаном второго ранга. Затем помогли забраться Бергу.

— Как вы, вашбродь?

— Мокро. Гребите к броненоске. Здесь мы кавторанга не откачаем. Потом снова к лодке. Там, видать, потравленные.

Черный бок «Русалки» покачивался в двадцати саженях, потому переходы оказались недолгими. Матросы поймали линь, обвязали кавторанга под мышками. Офицер — или просто тело, как бог даст, отправился наверх, шлюпка снова погребла к подлодкам. Трое моряков Герна уже были подняты на покатую палубу. Один сидел, держась за рубку, остальные бессильно лежали.

— Все живы? — крикнул Берг.

— Так точно, ваше благородие, — доложил кондуктор. В походе они именовали друг друга кратко, но на людях Александр строго требовал уставного обращения. — Только дыму наглотавшись.

Переправка троицы на «Русалку» и взятие аварийного борта на буксир заняли около часа. Лишившаяся тягача субмарина Александровского, задрав к небу уродливый нарост на носу, потянулась вперед, обошла фрегат и погрузилась. Та же скучная картина — скорость два узла, бурление пузырей позади флагштока. Через восемь миль и четыре часа лодка всплыла, неподвижно качаясь на волнах. Ясно — пока разведет пары, накачает воздух в баллоны да малым ходом восьмидесятилетней старухи двинется в Кронштадт, аккурат к утру ее можно ждать.

— Ваше благородие, — обратился к проверяющему Берг, стоявший в запасной робе, так как форма сушилась в машинном. — Шесть пополудни. Ныряем али до завтра?

— Хотите поторопить генерал-адмирала, мичман?

— Дерзить не желаю. А только прошу просьбу передать: пройдем хотя бы до Сескара. Здесь глубины несерьезные.

— Уверены? Миль сорок от Котлина.

— «Щука» на Гохланд ходила, без дозаправки вернулась, штормовала раз. Что ей сорок миль?

— Глядите, мичман. Ваша карьера только началась, а вы ее на карту ставите. Семафорьте на флагман.

Великий князь решил досмотреть представление до конца. Как только получили отмашку, Джон скатился в рубку с криками:

— Полный вперед! Приготовиться к погружению на перископную! Погружение!

Когда люди жалуются и хнычут, что у них все было замечательно, а только в присутствии зрителя случаются поломки и иные напасти, стоит пожалеть чудаков. Техника чувствует настрой хозяев. Так и «Щука» узнала, что в ответственный день нельзя капризничать. Не заедал ни один вентиль, не пропускал ни один трубопровод, не отходил ни один контакт. С натужным стуком машины лодка отдавала положенные пять узлов на глубине десять футов.

Заинтригованный капитан-лейтенант попросился к перископу. Прильнув к черному наглазнику, увидел фрегат на левом траверзе, беспокойные волны и сереющее вечернее небо.

— Десять миль прошли под перископом, столько же осталось, — посчитал Ланской. — Под килем не меньше футов шестидесяти.

— Машинное, подготовиться. Погружаемся на тридцать футов.

Наблюдатель, стараясь не мешать, тщился запомнить действия экипажа. Видно было, что каждое вращение рукояти, опускание рычага, поворот рулей отрепетированы десятки раз.

— Лейтенант! Глубже возможно?

— Так точно. До шестидесяти. Но флажок под воду нырнет.

На глубине темно. Неостывшая топка греет что вулкан, гальванические моторы добавляют. Неверный свет, просачивавшийся в иллюминаторы рубки, пропал. Тусклые лампадки, света которых едва хватает, чтобы осветить приборы, не рассеивает мрак. Тлеет огонек у православного образа Николая-угодника, хотя Джон католик, Александр лютеранин, а Том — баптист. Лодка-то русская.