Подлинные анекдоты из жизни Петра Великого слышанные от знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге - [81]

Великий Государь получил в Новгороде известие о совершенном поражении войск своих под Нарвою, в первую осаду города сего; и о том, что артиллерия и денежная казна достались неприятелю.

Хотя видели мы, с каким равнодушием принял Монарх сию печальную новость, но должно было однако же в самом скором времени иметь ему новую артиллерию; меди же, из коей вылить оную надлежало, не было, и достать из других государств так скоро ее было невозможно. Естественно сие должно было привести Монарха в крайнее недоумение; но в то самое время видит он расхаживающего взад и вперед против окошка своего, в размышлении одного худо одетого человека, и повелевает спросить его, чего он хочет. Тот отвечает, что он пришел помочь горю государеву. Монарх повелевает представить его к себе, и спрашивает, какое имеет он до него дело? Прикажите, всемилостивейший государь, прежде поднести мне рюмку вина, умираю с похмелья, а денег нет ни полушки. Из такой смелости заключает Монарх, что он нечто дельное представить ему хочет, и повелевает поднести ему добрую чарку. «Говори же!» – продолжает Государь. «Ваше величество думаете теперь о потере артиллерии, и где взять меди на вылитие новой, не правда ли?» Монарх ожидает продолжения такой речи, которая началом своим уже возбудила в нем любопытство. «Ну! говори же, далее!» – сказал монарх. Прикажите, ваше величество, подашь другую чарку вина, истинно не опохмелился одною. Сколь ни должна быть досадна таковая наглость, но содержание начатой речи было довольно важн, чтоб дослушать оную, и повелевает царь подать ему другую чарку. Теперь он доволен и продолжает опохмелившийся: меди, Государь, у тебя много, незачем так о ней и думать: сколько излишних и ненужных при церквах колоколов? Что мешает тебе взять целую половину оных и употребить на вылитие стольких пушек, сколько тебе угодно? Нужда Государственная важнее многих колоколов; и половины оных с лишком довольно для того предмета, для которого они сделаны, а после того, как Бог даст, одолеешь ты своего противника, из его же пушек наделать можно колоколов сколько хочешь: к тому же (заключил он) есть из них много разбитых и без употребления».

Монарх, выслушав сие, улыбнувшись произнес: «Камень его же небрегоша зиждущии, сей бысть во главу угла»[161]. Какое награждение учинил Государь сему пьяному, неизвестно; а известно только то, что по сему совету было поступлено, и в ту же еще зиму из колоколов было вылито достаточное число пушек.

Пьяный сей был пушечный мастер; престарелый пушкарь, знакомец его, бывший очевидцем сего случая, о том рассказывал.[162]

23. При столь же критическом положении монарх повелевает начальнику Оружейной палаты переделать в деньги всю серебряную посуду и вещи, хранившиеся в той Палате

Хотя предписанным образом Великий Государь мог доставить себе новую артиллерию на место потерянной под Нарвою: но денег достать в то же время было не так легко.

В сем критическом положении Монарх писал в Москву к начальнику Оружейной Палаты и Председателю Приказа большой казны Князю Петру Ивановичу Прозоровскому, чтоб он всю посуду и вещи серебряные, хранящиеся в помянутой палате, переделать в деньги, и назнача сумму, какая необходимо нужна была, прислал оную к нему как можно скорее.

Князь ответствовал, что он исполнит то повеление, и через малое время в самой вещи доставил его величеству требуемое число новобитою серебряною монетою.

Монарх, получив сию самую сумму, остался в том мнении, что точно были переделаны в деньги. На самом же деле, посуда и вещи оные остались в целости. Князь, будучи еще при царе Алексее Михайловиче главным казначеем и первым в помянутом Приказе большой казны, из патриотического усердия во время казначейства своего, поступающие в казну доходы государственные сохранял, и из оных в расходы употреблял с такою бережливостью, и как бы сказать прижимкою, что всегда оставалось у него за расходами довольно; а из сих остатков отлагал он ежегодно на случай непредвиденной какой Государственной нужды некоторую часть; и таким образом накопил он нарочито знатную сумму. Сумма сия была у него непроницаемым никому таинством, и он сохранял ее в таком месте, которое только ему, и может быть еще одному кому из довереннейших его, была известна. Так сие было даже до сказанного несчастного под Нарвою сражения. Когда же получил он помянутое Государево о переделе посуды и вещей повеление, и увидел ту нужду, для какой он сохранял накопленные им деньги; тогда то он и употребил их столь кстати. Он повелел собрать и принести в свой дом всю ту посуду и вещи, и разгласив, что оная переделается в монету, сокрыл оную в тайном же месте, а на число затребованной монархом суммы, взяв из оных запасных старых денег, переделал в новую монету и отправил оную к Государю. Все сие неизвестно было даже до одержанных в Лифляндии над шведами побед, и до приезда монарха в Москву, для торжествования оных[163]; и когда для торжества сего между прочим надобно было убрать и Грановитую Палату, и великий Государь, для распоряжения сего украшения будучи с князем сим в Палате оной, сказал: «И жаль, да не чем пособить, жаль что нет уже тех вещей и посуды, чем убиралась оная прежде». «Можно и теперь убрать ее также», ответствовал князь. «Да чем?» – пресек его речь Государь. «Посудою же». «Но где посуда? ведь она переделана в деньги». «Нет, не переделана, – сказал на сие князь, – а спрятана». «Как спрятана? Как спрятана?» – перебил речь его удивленный государь. «Спрятана, я тебе сказываю». «Да где ж ты взял присланные ко мне деньги?» «Из кладовой». «Из какой кладовой? Разве я не знаю, что нет запасных денег?» – «Не прогневайся, Государь, ты не знаешь; у меня на случай нужды сбережена довольно знатная сумма, о которой кроме меня по сие время никто не ведает, и которой еще довольно осталось на таковые же нечаянные нужды». При сем князь рассказал Государю всё, каким образом накопил он ее.