Подлинная история носа Пиноккио - [172]

– Я заводил ее, – ответил Бекстрём. – Она звучала, конечно, просто дьявольски, но нос выдвигался и возвращался назад, и свистел постоянно.

Гегурра убрал Пиноккио в шкатулку. Попросил принести большую льняную скатерть и осторожно завернул все в нее. Оставил пакет на столе.

– Я хотел бы услышать твое предложение, – сказал Бекстрём.

При мысли обо всех обстоятельствах и того факта, что его дорогой друг сделал решающий вклад в мировую историю искусства, Гегурра собирался впервые за всю свою долгую жизнь в качестве антиквара отступить от принципа, который у него никогда раньше и мысли не возникло бы нарушить.

– Я готов честно поделиться с тобой своими комиссионными. По половине каждому.

– О каких деньгах мы говорим? – спросил Бекстрём.

«Забудь об этом», – подумал он.

– При мысли о документах, которые мы сегодня получили, о полностью исследованном провенансе, в любом случае, при мысли об Уинстоне Черчилле, речь идет о рыночной цене порядка четверти миллиарда крон и комиссионных максимум в пятьдесят миллионов. По двадцать пять каждому, значит.

– В таком случае у меня есть предложение получше, – сказал Бекстрём.

– Я слушаю, – отозвался Гегурра.

Клуша Хамильтон понятия не имела ни о музыкальной шкатулке, ни о том, на каких деньгах она сидела. В плане сохранения в памяти относительно недавних событий старуха находилась на уровне маленького ребенка, а что касается ее умственных способностей, явно уже толком не могла разобраться со временем.

Проще всего было бы, если бы Гегурра нашел какого-нибудь коллекционера, готового купить Пиноккио напрямую, спрятать его в собственном тайном хранилище, сидеть там и любоваться им в гордом одиночестве всю жизнь. Даже сделать ему скидку при необходимости. Довольствоваться двумястами миллионами, из которых Гегурра мог бы взять себе двадцать процентов, в то время как Бекстрёма устроили бы оставшиеся восемьдесят. При мысли об их вкладе в общее дело это выглядело очень даже справедливо.

Вполне предсказуемо Гегурра продемонстрировал другой взгляд на вещи. Проблемы в связи с такой аферой были вполне сравнимы с попыткой спихнуть роспись Сикстинской капеллы, выложив объявление в Интернет на соответствующих сайтах. Одновременно в данной связи умственные способности Клуши не имели никакого значения.

– Почему? – спросил Бекстрём.

– Завтра она выходит замуж за моего старого знакомого Марио Гримальди. Он сам позвонил мне вчера и рассказал об их предстоящем бракосочетании. Если верить ему, она его настоящая большая любовь, а поскольку Марио никогда не лжет, все так и есть.

– Я знаю, что они должны пожениться, – сказал Бекстрём и пожал плечами.

Надо надеяться, благодаря малышу Исааку оба попадут в дурдом, не пройдет и недели.

– Зато тебе не известно, что именно он попросил меня организовать все так, чтобы ты нашел для него музыкальную шкатулку. И сделал он это уже в понедельник 3 июня, когда ты начал расследовать свое убийство. Они со Столхаммаром явно забыли о ней, когда забирали все другое. В лучшем случае те, кто обследовал место преступления, должны были найти Пиноккио. Если бы они не сделали этого, мне следовало поговорить с тобой и позаботиться, чтобы ты нашел его для нас. Прежде всего, требовалось сделать так, чтобы он никуда не исчезал из жилища покойного Эрикссона.

– Я услышал тебя, – кивнул Бекстрём. – В таком случае хуже не будет, если я найду кого-нибудь другого, кто поможет мне.

Если бы сейчас Бекстрём предпочел поступить таким образом, Гегурре осталось только глубоко сожалеть о его решении. И дело здесь было не в том, что он пообещал Марио позвонить ему после встречи с Бекстрёмом и рассказать, как все прошло. Даже попытайся он запудрить мозги Марио, в любом случае рано или поздно тот просчитал бы истинный ход событий. И в то самое мгновение Гегурра также подписал бы себе смертный приговор, в буквальном смысле, а поскольку ему самому ужасно нравилась та жизнь, которой он жил, он, ничуть не сомневаясь, предпочел бы рассказать правду.

– Относительно того, что он заявил бы на тебя в полицию, тебе не стоило бы беспокоиться, – сказал Гегурра.

– Да уж точно, – согласился Бекстрём. – Если я тебя правильно понял, он убил бы меня.

– Естественно, – подтвердил Гегурра. – Но не об этом я на твоем месте волновался бы.

– А о чем же тогда?

– О том, каким способом он сделал бы это, – сказал Гегурра. – Я предпочел бы избавить тебя от мрачных подробностей. Марио Гримальди вовсе не такая забавная фигура, каким ты и твои коллеги представляют его себе. Он и его братья являются членами неаполитанской мафии, и если кто-то заставляет их сицилийских товарищей плохо спать по ночам, так это именно люди вроде Марио.

– И что, по-твоему, я должен делать?

– Прежде чем мы расстанемся, я дам тебе расписку о том, что принял у тебя музыкальную шкатулку, изготовленную Карлом Фаберже и выполненную в виде Пиноккио, поскольку от меня по заданию полиции требуется установить, идентична ли она аналогичному предмету из списка произведений искусства, которые графиня Элизабет Хамильтон поручила покойному адвокату Томасу Эрикссону продать для нее. Я не сомневаюсь, что ты подготовишь все свои бумаги вовремя. Прежде чем мы расстанемся и я заберу с собой музыкальную шкатулку, я собирался также заключить с тобой сделку. Надо надеяться, ты довольно скоро получишь двадцать пять миллионов крон за твой вклад в наше дело. Кроме того, обещаю помочь тебе с практическими деталями, чтобы у тебя не возникло проблем с налоговым департаментом и с твоим работодателем с этим делом.