Подлинная история Анны Карениной - [17]

Мария Гартунг была первенцем Александра Сергеевича и Натальи Николаевны. Она родилась 19 мая 1832 года в Санкт-Петербурге на Фурштадтской улице в доме Алымовых, где Пушкины жили с мая по декабрь 1832 года. Ее крестными были дед Сергей Львович Пушкин, бабушка Наталья Ивановна Гончарова, прадед Афанасий Николаевич Гончаров и тетка Н. Н. Пушкиной – Екатерина Ивановна Загряжская. Имя дочери Пушкины дали в честь покойной бабки поэта Марии Алексеевны Ганнибал.

Пушкин обожал свою старшую дочь. Из всех детей она больше всего была похожа на него, и это, видимо, было заметно сразу после ее рождения. Пушкин писал В. Ф. Вяземской: “…представьте себе, что жена моя имела неловкость разрешиться маленькой литографией с моей особы”.

Во время отъездов в письмах жене он часто упоминал свою дочь: “Говорит ли Маша? Ходит ли? Что зубки?”, “Что моя беззубая Пускина?”, “А Маша-то? что ее золотуха?”, “Помнит ли меня Маша, и нет ли у ней новых затей?”, “Прощай, душа; целую ручку у Марьи Александровны и прошу ее быть моею заступницею у тебя”.

В письме теще Н. И. Гончаровой он шутил: “Маша просится на бал и говорит, что она танцевать уже выучилась у собачек. Видите, как у нас скоро спеют; того и гляди будет невеста”.

В детстве Маша отличалась своенравным характером, участвовала в мальчишеских играх братьев, дралась с ними. Независимый характер Марии Александровны ее близкие отмечали и потом.

Отец погиб на дуэли, когда Маше было четыре года, но она помнила его и всю жизнь хранила светлую память о нем.

Ее собственная судьба поначалу складывалась счастливо. Она получила хорошее домашнее воспитание, закончила Екатерининский институт благородных девиц, затем, как и Кити Тютчева, служила фрейлиной при императрице Марии Александровне. В 1860 году вышла замуж за офицера лейб-гвардии конного полка Леонида Николаевича Гартунга. Л. Н. Гартунг дослужился до звания генерал-майора и должности управляющего императорскими конными заводами в Туле и Москве. В Тульской губернии в селе Прилепы у него было небольшое имение, куда чета Гартунгов отправилась сразу после венчания.

Семнадцать лет семейной жизни были в целом счастливыми. Они омрачались только тем, что у Гартунгов не было детей. Но в 1877 году случилась трагедия, о которой пишет в своих воспоминаниях, опубликованных в “Русском архиве” за 1895 год, князь Д. Д. Оболенский: “В Москве жил некто Занфтлебен, по репутации ростовщик, имея детей, которым он почему-то не доброжелательствовал. Он, Занфтлебен, просил быть его душеприказчиком и подтянуть детей его при случае. Гартунг, человек добродушный, не подозревая никакого крючкотворства, очень поверхностно отнесся к делу и дал повод родне Занфтлебена подать на него донос, будто он злоупотребил своим положением, что у него как у душеприказчика пропали векселя и будто он скрыл свой долг Занфтлебену”.

Состоялся суд, который должен был вынести Гартунгу обвинительный приговор, но, когда судьи отправились на заключительное заседание, Гартунг застрелился прямо в здании суда из револьвера.

Событие это имело громкий резонанс. О нем писал Ф. М. Достоевский в “Дневнике писателя” за 1877 год: “Все русские газеты толковали недавно (и до сих пор толкуют) о самоубийстве генерала Гартунга в Москве, во время заседания окружного суда, четверть часа спустя после прослушания им обвинительного над ним приговора присяжных”. По словам писателя, когда судьи, объявив перерыв, удалились из зала суда, чтобы составить приговор, Гартунг, “выйдя в другую комнату… сел к столу и схватил обеими руками свою бедную голову; затем вдруг раздался выстрел: он умертвил себя принесенным с собою и заряженным заранее револьвером, ударом в сердце. На нем нашли тоже заранее заготовленную записку, в которой он «клянется всемогущим Богом», что ничего в этом деле не похитил и врагов своих прощает”.

Вся Москва считала, что Гартунг ни в чем не виноват и что в его смерти повинен не только Занфтлебен, но и прокурор, своим выступлением на суде убедивший присяжных вынести несчастному обвинительный приговор. Особенно всех возмутило то, что сразу после суда прокурор поехал в театр. Д. Д. Оболенский писал: “Владелец дома, где жил прокурор, который благодаря страстной речи считался главным виновником гибели Гартунга, Н. П. Шипов, приказал ему немедленно выехать из своего дома на Лубянке, не желая иметь, как он выразился, у себя убийц”.

Мария Александровна тоже не верила в виновность мужа. Она писала своей родственнице: “Я была с самого начала процесса убеждена в невиновности в тех ужасах, в которых обвиняли моего мужа. Я прожила с ним 17 лет и знала все его недостатки; у него их было много, но он всегда был безупречной честности и с добрейшим сердцем. Умирая, он простил своих врагов, но я, я им не прощаю”.

Об этом судебном процессе, несомненно, знал и Толстой, который был знаком с Гартунгом. Историю самоубийства во время суда он перенес в свою пьесу “Живой труп”, где Федор Протасов кончает с собой таким же образом.

Дальнейшее расследование доказало полную невиновность Гартунга. Но жизнь Марии Александровны была уже сломана. Она осталась без средств к существованию и обратилась к Александру II с просьбой о помощи. Лишь спустя несколько лет ей назначили пенсию в 200 рублей в год и только в 1899 году, к 100-летию Пушкина, размер пособия увеличили до 300 рублей.