Подлецы и герои - [55]

Начиная с двадцать восьмого июня 1389 года и на протяжении пятисот лет Сербия находилась под игом осман – людей чужой веры и чужой земли. Некогда единое сообщество южных славян – все они до поражения на Косовом поле считали себя славянами и православными – раскололось. За пятьсот лет унижений и издевательств Европа не пришла на помощь, не изгнала мусульман с европейской и христианской земли, не предприняла крестовый поход, хотя христиан резали под боком, – единый народ раскололся. Кто-то так и остался православным – сербом. Кто-то попал под влияние католичества – Римская католическая церковь проводила активную подрывную (но не военную!) кампанию против османского владычества. Этих стали называть хорватами. Кто-то принял чужую веру, и стоит ли осуждать их за это? За пятьсот лет беспросветного ига, когда не остается надежды, сломаться может любой.

Одно иго сменилось другим – вырвавшись из состава Оттоманской империи, Сербия попала под власть и влияние Австро-Венгерской. Австрия сама была больна, и больна давно, но авторитет венских кесарей был столь велик, что никто не смел посягнуть на ее владения.

Стоит ли удивляться тому, что в сербском народе, вынужденном больше пятисот лет бороться за свободу, появились тайные организации, причем тогда, когда этого не было почти нигде. Еще в конце девятнадцатого века возникла и оформилась основная сербская террористическая организация «Черная рука». Костяк ее составили армейские офицеры, а возглавил ее поручик Драгутин Дмитриевич. У всех заговорщиков были прозвища, дали прозвище и ему – Апис.

Сложно говорить об этом и еще сложнее давать какую-либо оценку этому. Хотя бы потому, что мы предали сербов – когда только вставал вопрос о Мировой войне, когда все разумные люди уже чувствовал ее опаляющее дыхание, Россию волновало одно – к кому примкнуть? К Британии и жаждущей реванша Франции? Или к основной континентальной силе – Германии и Австро-Венгрии? С Францией мы были связаны договором, взаимными гарантиями, но и с Германией у нас был Бьоркский договор 1907 года.

Война чуть не грянула летом четырнадцатого. В этот день люди из «Черной руки» убили в Сараеве эрцгерцога Франца Фердинанда и его супругу, чешскую графиню Хотек. Само по себе убийство вызывало много вопросов – первая попытка с бомбой в букете цветов не увенчалась успехом, но эрцгерцог не уехал из города, водитель первой в конвое машины свернул в проулок без разрешения, как раз в тот самый, где и стоял убийца с револьвером. Тогда-то Императору Николаю Второму пришлось принимать тяжелейшее решение – пушки австрийской крепости Землина были готовы к обстрелу Белграда, Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум. На Государя давил министр иностранных дел Сазонов, позже разоблаченный как британский и американский агент. Но Государь остался при своем мнении – Российская империя не вступается за бандитов и террористов и настаивает на проведении международного расследования инцидента в Сараеве.

Сразу же после этого в России вспыхнула волна митингов и забастовок – причем неслучайная! Любой ценой британцы и французы пытались вовлечь в войну Россию, им нужна была русская кровь и кровь германская, им нужна была война любой ценой, и дело вовсе заключалось не в Сербии. Британский и французский послы, а также их агенты почти в открытую раздавали деньги организациям бунтовщиков. В те дни не ходили трамваи, в те дни не работали заводы, в том числе Ижорский и Путиловский. Озверевшие от дармовой водки толпы рабочих переворачивали трамваи, строили баррикады. Была и стрельба, были погибшие рабочие, полицейские. Во многих случаях потом выяснялось, что стрельбу открывал неизвестно кто и неизвестно почему. Это были цветочки – ягодки начались в шестнадцатом, когда по приказу Столыпина артиллерия била по центру Иваново-Вознесенска, а в Москве тысячи человек полегли под пулеметным огнем. Это и была революция, даже не революция, нет – кровавый и беспощадный бунт, в котором нет ни цели, ни смысла, в котором есть только одно желание – не жить так, как жили раньше, умереть за новое, в чем бы оно ни выражалось. Многие из аристократов тогда ужаснулись разверзшейся перед тысячелетней Русью бездонной пропасти. Поняли, насколько велика ненависть. Ненависть русских друг к другу, к таким же русским – вот что самое страшное. Перемены начались именно тогда.

Государя тогда обвиняли и патриоты, многие в те дни поехали в Сербию добровольцами. Обвиняли в том, что не пришел на помощь братскому славянскому народу. Но Государя можно было понять – он, самодержец, монарх – как он мог помогать террористам! Как он мог помогать «Черной Руке», когда ее руководитель Драгутин Дмитриевич открыто заявил: «Профессия монарха дает слишком много прибыли, поэтому монархи должны платить народу высокие налоги своей кровью»?[62] Сами того не понимая, горе-патриоты толкали страну, и без того разъеденную изнутри уже упомянутой ненавистью, на путь, ведущий в пропасть.

Сараевское покушение закончилось ничем. Убийц заковали в цепи и казнили – уморили голодом. Дмитриевич скрылся – его найдут и расстреляют потом, много позже. Расстреляли еще многих, подавили пару не слишком серьезных бунтов, но самого главного, того, на что рассчитывали организаторы сараевского убийства, не произошло.