Подкидыш - [4]

— С каким богатством? — не понял Кирилл.

— А этого я тебе не скажу. Всякое потом болтали: то ли тьма-тьмущая денег было в том узелке, то ли каменья драгоценные. А только не успели Полипчуки удочерить ее, как сразу, точно в сказке, озолотились. Прежде-то они в такой же, как у меня, развалюхе ютились. А тут и домище отгрохали, и накупили всего: холодильников, мебели всякой, мотоцикл вот тоже. Только скажу тебе, не впрок пошло им это богатство, осатанели от скупости, на людей стали не похожи.

— Постойте, Елизавета Александровна. Вы говорите, девочку большенькой подкинули. Она и ходила, и говорила. Значит, ей годика три-четыре было?

— Вроде того…

— Так какой же она подкидыш? В таком возрасте ребенок мог сам прийти в поселок. Мог заблудиться, мог потерять отца или мать, мог, наконец, просто убежать из дома. Почему никто не попытался разыскать его родителей?

— Искали, как не искать. Даже милиционер приезжал из города. Нигде — ничего!

— Ну, а сама она? Сама что рассказывала?

— Что рассказывала! Говорю тебе, она ни слова ни по-русски, ни по-украински, ни по-грузински. Лопочет что-то по-своему, а никто ничего не поймет. И она не понимает. Потом, месяца два спустя, из самой Москвы приезжал этот… Как его? Полу… Полы…

— Полиглот?

— Вот-вот, полиглот. Так он, сказывают, полдня с ней провозился, чуть ли не на сорока языках старался говорить. И все без толку. Так и осталась она у Полипчуков. Со временем и говорить по-нашему научилась. И Игната со Степанидой отцом и матерью стала звать. А как была нелюдью, так нелюдью и осталась. Ты вот говоришь, что-то там на душе у нее. А может, и нет в ней христианской души-то? Может, отроду она нехристь какая: арабка или бусурманка?

— Что из этого. Дети своих родителей не выбирают. И не ее вина в том, что девочка осталась сиротой. Как и в том, что судьба связала ее с Полипчуками.

— Не знаю, не знаю, а только не лежит у меня душа к ней, и все тут. Не наша она какая-то, не тем миром мазана. Ну да бог с ней…

— Вот именно. Не нам судить ее. Да и ни к чему. Пойду-ка я лучше искупаюсь.

— Иди, иди. Заговорила я тебя, — тетка Лизавета принялась убирать со стола, а Кирилл быстро переоделся и пошел к морю.

Солнце поднялось уже довольно высоко. Роса на траве обсохла. Море вдали сверкало и переливалось всеми тонами сине-зеленых цветов спектра. А из головы у Кирилла все не шло то, что он только что узнал о своей таинственной соседке.

Откуда, все-таки, взялась здесь девочка-ребенок? Кому понадобилось привести или привезти ее в такой заброшенный в глуши поселок? И зачем? Что за тайна окружает эту красивую гордую смуглянку? Уж не этот ли сюрприз имел в виду Сергей, когда уговаривал его поехать в Прибрежный?

И захотелось еще раз увидеть ее, рассмотреть поближе, попробовать понять, что же было в ней такого необычного и в то же время неотступно притягательного.

Однако пляж был пуст. Девушка, очевидно, ушла далеко за мыс или скрылась в прибрежных зарослях.

— Вот досада! — посетовал Кирилл. — Надо было сразу пойти за ней. А впрочем… Что бы я сказал ей сейчас? Как подошел, с чего начал разговор? А сидеть и молчать рядом с девушкой на абсолютно пустом пляже… Нет, хорошо, что она ушла. И все-таки…

Кирилл сошел почти к самой воде и, выбрав площадку поровнее, сбросил с себя рубашку и брюки. Море было спокойным. Прибой еле шелестел у его ног. В прозрачной голубизне легко просматривались каждый камень, каждая рытвинка на дне. Он готов был уже броситься в эту искрящуюся прохладу, как вдруг услышал за своей спиной старческий кашель и чьи-то тяжелые шаркающие шаги.

Кирилл быстро обернулся. Перед ним стоял мужчина весьма странной наружности и совершенно неопределенного возраста. По его щуплой угловатой фигуре и длинной, тонкой, как у ощипанного цыпленка, шее он мог сойти за сильно вытянувшегося подростка, однако обширная лысина на голове, седая, давно не бритая щетина, сплошь покрывавшая дряблые морщинистые щеки, и какие-то безжизненные, словно потухшие глаза могли принадлежать лишь человеку весьма почтенного возраста. Несмотря на довольно жаркое утро, незнакомец был одет в старый, сильно заношенный свитер и плотные брезентовые штаны, на ногах его болтались стоптанные кирзовые сапоги. Он подошел почти вплотную к Кириллу и, с трудом откашлявшись, просипел прямо ему в лицо:

— Видать, приезжий?

— Да… — односложно ответил Кирилл, растерявшись от столь неожиданной встречи.

— А закурить у тебя, случаем, не найдется, гражданин приезжий?

— С удовольствием бы. Но я, знаете, не курю…

— Ладно и так, — легко согласился незнакомец. — А ты что же, отдохнуть здесь, у нас собрался?

— В общем, да. Вы же, можно сказать, в раю живете.

— В раю, говоришь? Это точно. В самом, что ни на есть, раю. А я, стало быть, здешний ангел-небожитель, — он зло рассмеялся и снова зашелся кашлем. — Что, не похож? А ты присмотрись получше. Я ведь ровесник тебе, и если бы не здешняя райская жизнь… Ну да ты, кроме этих вот прибрежных «райских кущ» еще ничего не видел. А если бы занесла тебя нелегкая за перевал…

— Что же там, за перевалом?

— За перевалом-то что? Зона! Слышал ты о такой райской обители? Кругом — проволока, вышки, а внутри — карьер и душегубка, что обогатительной фабрикой зовется. Ну, а на фабрике — такие вот, как я. Зэки, одним словом.