Подкидыш - [3]

— Как это один? В твои-то годы! С какой стати? У нас тут, конечно, не то, что в городе. А все же собираются по вечерам, кто помоложе, в верхнем конце улицы. Поют, дурачатся. И Сергей, бывало…

— Нет, Елизавета Александровна, — прервал Кирилл словоохотливую старушку. — Я оглохнуть приехал. Да и поработать немного.

— Ну-ну, — поджала губы тетка Лизавета. — Это я так, к слову. А ты, конечно, как знаешь… Ты располагайся, устраивайся пока. А я завтраком похлопочу. Сергей-то у меня все время об эту пору завтракал. А ты как будешь?

— Мне все равно, как вам удобнее.

Распаковав чемодан и разложив свои вещички, Кирилл вышел познакомиться с поселком. Прежде всего его почему-то заинтересовал особняк Полипчуков, соседствующий с усадьбой тетки Лизаветы. Впрочем, здесь, со стороны улицы, его так же скрывал сплошной забор. Ничего нельзя было рассмотреть и сквозь массивные ворота с глухой калиткой, на которой красовалась блестящая табличка с грозным предупреждением о «злой собаке».

Кирилл прислушался. Из-за забора не доносилось ни звука. Однако не успел он отойти на несколько шагов, как там раздался шум мотора, а вслед за тем ворота раскрылись и из них выкатил мотоцикл с широченной коляской, доверху нагруженной коробками и корзинками с ягодами, помидорами, свежими огурцами, зеленым луком и громадными букетами цветов, заключенными в марлевые пакеты.

За рулем мотоцикла восседал плотный коренастый мужчина в черном пластмассовом шлеме, за спиной у него примостилась маленькая худенькая женщина с красным изможденным лицом и грубыми обветренными руками. Мужчина соскочил наземь, плотно прикрыл ворота, и через минуту мотоцикл скрылся из глаз, оставив за собой сизое облако скверно пахнущего дыма.

Кирилл пошел дальше вверх по улице, если можно было назвать улицей широкую, сплошь поросшую травой дорогу, вдоль которой по обе стороны выстроилось несколько разномастных, сложенных из дикого камня домов, плотно обсаженных яблонями, айвой, черешней, фундуком, меж которых без всякого порядка пробивались кустики перца, помидоров, вились плети арбузов и дынь.

Двери большинства домов были раскрыты настежь. Но ни возле них, ни на самой улице не было видно ни души, хотя солнце поднялось уже довольно высоко и обещало погожий жаркий день.

Кирилл прошел всю улицу до конца и остановился возле небольшого родничка, заключенного в аккуратный сруб с легким навесом из позеленевшей черепицы. Дальше дорога шла круто на подъем, теряясь в молодом сосняке, сплошь окаймляющем нижнюю часть горы. Эта узкая тропинка, петляющая меж янтарно-красных стволов, будто манила окунуться в пахучую прохладу, напоенную смолистым ароматом. Но Кирилл вспомнил о ждущем его завтраке и повернул обратно, к дому своей гостеприимной хозяйки.

Прибрежный нравился ему все больше и больше. Даже глухой забор Полипчуков не казался уже столь мрачным и гнетущим. Тем более, что теперь, когда он снова проходил мимо него, там, за воротами, послышалось вдруг радостное, а отнюдь не злое, повизгивание собаки и прозвучал в ответ очень приятный девичий голос.

3

За завтраком разговор снова зашел о соседях тетки Лизаветы.

— Они куда, на рынок поехали? — спросил Кирилл, вспомнив нагруженный овощами мотоцикл.

— На рынок, в Чернореченск. Каждый божий день ездят. С весны до поздней осени. Не один мешок, поди, деньгами-то набили. И было б для чего! Одна дочь растет. Да и та не от мира сего.

— Как не от мира сего?

— А вот сам увидишь. Лет двадцать уж ей или около того. А никто в поселке голоса ее не слышал. Сиднем сидит в четырех стенах. А если выйдет в лес или на берег моря, так идет, голову в сторону не повернет, будто и не люди кругом. И обязательно с собакой.

— Вот как! Кто же она? Работает где-нибудь или учится?

— Учится. Чуть ли не в самом Ставрополе, говорят, на учительшу учится. В позапрошлом году Игнат ее туда увез. Теперь только на лето приезжает. И уж совсем зазналась, словом ни с кем не перекинется. Ну ладно, мы не в счет. Всю жизнь в земле — деревенщина. А взять того же Сергея. Собой видный, уважительный, говорить начнет — заслушаешься. Так поди ж ты, и он ей не чета, и на него с собакой. А уж сама-то, сама… Да вон, смотри, — легка на помине!

Кирилл выглянул в окно. Там, вниз по улице, по направлению к морю, действительно, шла девушка. Высокая, смуглая, темноглазая, с пышной копной светло-каштановых волос, свободно вьющихся по спине и плечам, мягко обрамляющих красивое, но очень уж холодное, строгое, даже надменное лицо. В руках девушки была толстая книга. Рядом с ней бежала крупная бело-рыжая шотландская овчарка.

— Вот, видишь. И так всегда. Идет, как прынцесса на горошине.

— Почему же на горошине? — рассмеялся Кирилл.

— А чего нос воротить, чего от людей отворачиваться?

— Мало ли чего… — ответил Кирилл, невольно любуясь отлично сложенной фигуркой удаляющейся девушки. — Кто знает, что у человека на душе…

— На душе-то? А это еще вопрос, что у нее за душа. Я не успела сказать: никакая она им не дочь, Игнату-то со Степанидой. Подкинули им ее, подбросили уже большенькой. Она в то время уж и на ножках стояла. Только вот незадача: лопотала-то не по-нашему, не по-русски то есть. И на внешность тоже: глазищи черные, сама как хной выкрашена. А главное, оставили при ней узелок с каким-то несметным богатством…