Подход Кристаповича - [22]

— А то не помню, — сказал Мишка. — Три ножа со многими лезвиями, два топора для дровосеков, десять мешков гвоздей…

— …два пистонных ружья, — подхватил Колька, — два карабина с центральным боем, четыре абордажные сабли, принадлежности для фотографирования…

— …две дюжины рубашек из какой-то особой ткани, с виду похожей на шерсть, но, несомненно, растительного происхождения…

Они доедали колбасу, допивали пиво и перечисляли припасы, подаренные таинственным капитаном людям Сайруса Смита, а рядом сидела красавица с ясными и спокойными синими глазами, а невдалеке у «Голубого Дуная» пели, и слова неслись в сырых сумерках: «М-моя любовь не струйка дыма…»

— Хватит херню языками молоть, — сказала Файка, — ехай, Мишка…

В зал «Метрополя» они вошли ровно в девять, оркестр отдыхал, высокий скрипач, известный своим чудным именем и дивным исполнением танца «дойна», который, как известно, как две капли воды похож на «фрейлехс», сидел за роялем и, тихонько тыкая в клавиши, играл что-то из польских довоенных пластинок. По залу плыл дорогой дым и официантские негромкие переговоры. Сами официанты в засыпанных перхотью и мелким зеленым луком полуфраках спешили разнести заказы, пока не мешают танцующие. Мэтр с проваленными, будто чахоточными, горящими щеками, в отличной паре из стального «метро», не меняя брезгливого выражения, взял тридцатку, отвел их к столику в углу, далекому от оркестра, почти не видимому за окружающим центр зала барьером. Заказали бутылку муската, кофе, «наполеонов», мороженого. Файка собралась в уборную.

— Не ходи, Файка, — сказал Колька, он сидел на крае стула, оглядывался, как волк, всем телом, бобочка топорщилась на спине. — Не ходи никуда одна, и вообще, не шастай. Свои не приштопают, так начальнику опять какому-нибудь на глаза попадешься…

— Начальники сюда не ходят, — усмехнулась Файка, — они на дачах Лещенко и Русланову слушают. И зовут меня теперь не Файка, а Резеда, а Файку мы с тобой утром в печи истопили, а наших здесь еще нет, они раньше десяти не приходят…

— Не ходи, — Мишка дождался, пока она высказалась, опровергать не стал — просто приказы. И она осталась. Принесли кофе, мороженое текло в мельхиоровых вазочках, и струйки варенья расплывались в белой жиже, как кровь в талом снегу. Оркестр заиграл для начала «Блондинку», потом «Мою красавицу» — причем, конечно, за половиной столиков при этом затянули «Фон пер Пшика», — а потом взялся за более новое: из «Судьбы солдата», из «Серенады». Между столиками уже танцевали, тряслись, положив руки друг другу на плечи, первые, но не самые отборные танцоры: ребята в как бы стильных, а на самом деле просто с чужого плеча пиджаках чуть не до колен, с блестящими от помады прилизанными висками, девочки с модной стрижкой веночком, но в давно ушедших английских жакетах с плечами и слишком коротких юбках стиля Марлен Дитрих — в общем, Измайлово, Каляевка, Сущевский вал, не ближе. Высокий скрипач вышел на край эстрады, повел мощным носом поверх усиков:

— А теперь дамы меняют кавалеров… одного на двух, многосемейных не предлагать!..

В зале привычно засмеялись.

— …Танец с хлопками! — закончил скрипач, оркестр сразу же врезал «Сан Луи» в невиданном темпе, и Файка, наклонившись к Михаилу, прокричала:

— Пришли! Вон они!

Кристапович оглянулся. Фред, все в том же коричневом пиджаке, танцевал с какой-то девушкой в широкой юбке до щиколоток — по последней моде.

— Пойди, отхлопай, — сказал Кристапович Файке. Чуть побледнев, она пошла к Фреду и его партнерше. — Ты меня прикрывай внимательно, — сказал Михаил Кольке, — но только руками, не вздумай вытащить здесь пушку энкавэдэшную, что бы ни было, понял?

Колька мрачно наклонил голову, с первой минуты в ресторане он нервничал. Файка подошла к паре, демонстрирующей отличный стиль сцепленные ладони опущены прямо вниз, правая рука Фреда свободно лежит на копчике дамы, ноги, тесно прижатые друг к другу, подпрыгивают в идеально неизменяемом ритме — как метроном — словом, стиль! Файка похлопала, Фред недоуменно обернулся, Мишка увидел его лицо — да, следы есть, хотя пудры много — но молодец парень: даже не моргнул. Извиняется перед девицей, та обиженно идет к дверям — ага, значит, там, в скапливающейся с каждым очередным модным танцем у входа стильной толпе и вся Фредова компания — а он сам уже прижал Файку, уже трясется, нащупав ее задницу, как ни в чем не бывало… И Файка — железные нервы — чуть-чуть тянет, направляет, вот они уже обошли барьер, вот они уже возле столика…

— Может, присядешь? — встав, Михаил точно оказался лицом к лицу с Фредом. — Сядь, я тебе твои подотчетные принес.

Фред улыбнулся, глубоко справа блеснула железная фикса.

— Что принес — молодец, но беседовать здесь не будем, здесь люди танцуют, обжимаются, водку пьют… Я тебя в машине подожду.

Заехали за арку, за углом, встали в глухой подворотне. В малолитражке, считая с Фредом, было трое. Мишка поставил «опель» рядом, Колька, сидящий справа, открыл окно, Фред сделал то же.

— В общем, товарищ легавый, предисловий не будет, — Фред говорил тихо, не поворачивая головы, но внятно. — Дело, которое ты предложил, народ одобрил, — сидящие сзади при этих словах чуть шевельнулись, Кристапович покосился на них. Даже в темноте было видно, что не стиляги, а обычные блатные: из-под коротких полупальтишек — белые кашне, восьмиклинки на самых макушках. Фред продолжал: — Но есть желание знать, зачем карающему мечу понадобилось наводить народ в законе на богатую хавиру, брать какого-то фраера на понтовый шмон — зачем? Вас двое и эта принцесса цирка — нам, конечно, страх небольшой, вы нас не поверстаете, но если за вашей лайбой другие шурики-мурики пойдут… Нехорошо, Миша.