Подготовка - [21]

— Что касается переноса, то я поддерживаю вашу идею — прохрипел Кульчитский — но мои люди, они все гражданские и сразу скажут, что никакого переноса быть не могло, так как всё это антинаучно, так, что, ни о какой операции не может идти речи.

— Профессор — начальник штаба тыла — вот там, в лесу вы белку видите? Нет? А она есть. Если вас будут спрашивать ваши коллеги, то вы делайте загадочно-задумчивое лицо, кивайте головой, охайте и говорите, что расчеты не подтвердили теоретические данные формулы Макрона-Гейца.

— А кто это? — не понял профессор.

— А какая разница? Главное запудрить всем мозги и самому в это поверить. Вы можете поверить самому себе? Скажем, можете поверить в существование теории Макрона-Гейца?

— Я? — профессор удивился, замолчал — наверное, смогу, я не хочу всю жизнь как Солженицин по лагерям куковать.

— Ну, зря вы так сказали — насупился начальник штаба — может вас пристрелить прямо сейчас?

— Зачем? — возмутился Кульчитский.

— Ваш Солженицын не просто диссидент, он предатель, враг и русофоб, что свои подлые книжонки под диктовку ЦРУ писал — покачал головой Петровский — а вы вот так вот себя с ним на одну доску ставите.

— Да что вы понимаете? — возмутился профессор — Солженицын совесть нации, он даже в изгнании жил как русский поэт Лев Толстой.

— Не сравнивайте этого негодяя с Толстым — возмутился Петров — Толстой жил вне общества, так как презирал пороки этого общества, а вашего Солженицына презирали даже советские диссиденты за бугром, потому что прекрасно знали всю его мелкую сущность зоновского стукача. Этот скот посмел даже Шолохова облаять, хотя Шолохов его, в общем, то и втащил в круг советских писателей. Зависть мелкого человечка, и стремление выслужится перед Хрущевым, а когда хрущ его не заметил, то "великий писака" решил стать десидентом. Предательство — суть всех действий вашего Солженицына. Кстати его из СССР изгнали, просто, вышвирнули, как предателя со страны, а могли посадить за антисоветскую дейтельность. Но ведь не посадили и не расстреляли.

— Господа — поднял руку Зинченко — оставьте ваши идеологические споры, это сейчас ни к чему. Но вот вам мой совет профессор, выучите наизусть такие слова как троцкист, саботажник, враг народа, империалистическая проститутка. Ну, придумайте себе еще пару красивых слов сами, и почаще их употребляйте, а то реально с такими взглядами окажитесь на Калыме. Поскольку начальник тыла у нас самый толковый и изворотливый человек, так, что на него возлагается ответственность за вашых ученых и лично контроль за вашим поведением товарищ профессор, а то не дай бог ляпните, что небуть антисоветское.

Тыловик улыбнулся, а вот начштаба всё не мог успокоится.

— Это вам профессор еще повезло, что наш замполит молчит — сплюнул Петровский.

Замполит устало махнул рукой, не желая ввяхываться в такие споры. Хотя он мог многое рассказать, но зачем и кому. Профессору? Человеку, что со студенческой скамьи обрабатывался антисоветской пропогандой так называемой научной элиты? Бред, таких людей не переубедить, а если вы всё таки их переубедите, так они в петлю полезут, так как у них вдруг рухнет вся картина мира, что десятилетиями строилась в их голове, а профессор был ещё нужен.

— А ты не маши ручкой то, рупор пропоганды — обратился начальник штаба к замполиту — раскажы товарищу профессору про русофоба Солженицына, вы там, в академии каждое его слово разбирали, я знаю.

— Разбирали — устало сказал замполит — и могу подтвердить, что каждое слово вашей "совести нации", профессор — есть ложь, и вы в этом скоро убедитесь сами, после того как проживете в этом времени пару лет.

Профессор нахмурился, хотел что-то скзать, но только махнул рукой и отвернулся.

Зинченко только покачал головой, да тут таких споров будет еще много, но самое главное, что за каждым их попаданцев будут внимательно присматривать товарищи из НКВД, как бы до беды наши языки не довели, подумал комбриг.

Когда все вышли и в палатке остался только Зинченко и Петровский, комбриг тихо сказал.

— Трудно нам будет Виктор Анатольевич, думаю, что нас как кутят передавят с такими вот диссидентами — Зинченко показал рукой на вышедшего с палатки профессора.

— Да ты не переживай Иваныч — отмахнулся начальник штаба — там, наверху гни мысль, что отбирали нашу бригаду как самую боеготовую в округе, а на политические взгляды личного состава всем было наплевать, ну типа там, в 21-м веке у нас демократия, свобода слова или обычный пофигизм.

— Нужно собрания провести, и разъяснить людям, чтобы держали язык за зубами, откровенных антисоветчиков мы прикрывать не будем.

— Я проведу работу с людьми, а ты Николей Иваныч найти книжек умных, да почитай чего про причины поражения в войне, про недостатки в управлении государством. Подумай о том, что тебя скоро могут позвать на беседу наверх.

— А ты? Тебя тоже могут позвать.

— Всех могут, будут даже пытаться вбить клин между нами, рассорить и разорвать, предлагая всяки ништяки, могут попробовать даже стравить нас между собой. Но мы кремень, а я пойду тоже, что небудь почитаю, и буду придерживаться нашей легенды. Знаешь, Николай Иванович, я тут подумал, что нам нужно провести еще одно совещание с командирами подразделений — задумчиво произнес начальник штаба — нужно уже сейчас собирать всех мало-мальски грамотных людей. Война, то есть это сидение за рвом рано или поздно кончиться, а что дальше, что мы сможем предложить предкам? От того что мы дадим Сталину по большему счету зависит наше будущее.