Поденки - [20]

— «Что же мне можно делать?» — крутнула комм Таня.

— Вышивать крестиком, — констатировала Катрин. — Рисовать в блокноте. Слушать аудиокниги. Разговаривать тоже лучше не надо.

Таня покорно кивнула и, нахохлившись, завернулась в мягкое одеяло. Чувствовала она себя вправду скверно. Незнакомое ощущение физической немощи — не слабости от выздоровления, не холода или жары, а именно постоянного, настырного недомогания не отпускало её.

Мацумото

Потянулись долгие дни болезни. Девушка ждала новостей и визитов, но никто кроме Катрин не заходил в палату — даже Мацумото. Японец слал краткие, ободряющие записки, но сам не появлялся. По осунувшемся, резкому лицу врача Таня вскоре догадалась, что дело нечисто, но отвечать на вопросы Катрин категорически отказалась, заверив лишь, что он жив. И две недели не включала в палате корабельную связь, рекомендуя больной довольствоваться любимыми сериалами. А у Тани не оставалось сил настаивать. Каждую ночь к ней возвращалось то кошмарное ощущение, которым поделились с ней гусеницы — полное одиночество маленькой песчинки в огромном мире, ожидание неизбежной тяжёлой смерти. Её казалось, что все про неё забыли, разочарованы её поражением, что она не исполнила свой долг и провалила задание, что Сан-Хосе будет за неё стыдно. В довершение всего испортилась погода, яркая авалонская зима стала туманной, хмурой и неприветливой, задули унылые ветра.

На пятнадцатый день повеселевшая Катрин собственноручно сняла повязки и поднесла девушке зеркальце. Нельзя сказать, что в стекле отражалась красавица — лицо стало пятнистым, на нем чередовались участки белесо-розовой и загорелой кожи, кончик носа опоясывал грубый шрам, мышцы щёк плохо повиновались и губы шевелились с трудом. Но работать физиономия не помешает. А красоту и вправду наведут на Земле. Благо Земля всё-таки уцелела — убедившись, что пациентка относительно выздоровела, Катрин наконец-то удосужилась оповестить девушку о причинах столь тягостной изоляции.

Оказывается, на космобазе Плутона столкнулись при взлете наш пассажирский лайнер и «черепаха» хальсов, в которой как на грех отправлялись домой две собрачницы Верховного Добродея Южного Края планеты Халь-Соо-Ми-Са. Хальсы словно взбесились, заявили «осознанная диверсия», за двое суток эвакуировал из Системы всех сородичей, а к исходу третьего дня потребовал казни сотрудников космопорта, по ханьсовым нормам виновных в трагедии. Земля отказала. Тотчас восемь кораблей хальсов выдвинулись из-за Трансплутона и дали залп по злосчастному космопорту — хорошо, что почуяв беду, оттуда успели сбежать кто на чём все обитатели, включая домашних питомцев и местных крыс. По ходу Империя Халь-Соо решила проверить землян на прочность. Казалось, что Земля ответит ракетами, передовой отряд хальсов размажут по вакууму и начнётся первая Межмировая война, но дипломатия победила. Президент Земной федерации, лично отправился выражать соболезнования Верховному Добродею, и убедить его, что для полномасштабного военного конфликта недостаточно поводов, что у Земли вчетверо больше флот и самые медленные суда втрое быстрее хальсовых. Неделю ситуация висела на волоске, обе стороны не хотели терять ни лицо, ни территорию. В качестве компенсации хальсы получили астероид с тяжёлыми рудами и живого тигрёнка, земляне же вытребовали территорию для торговой фактории на Халь-Соо, поблизости от столицы. В довершение развлечений, вечером того дня, когда пани Брыльска, бледнея от волнения передала экипажу, что Земле угрожает война, гидропоник Даймару, тишайший и застенчивый человек, признался, что шпионил на хальсов весь полет, полагая союз с белокожими единственным шансом для воссоздания былого величия Страны Восходящего Солнца. Он старательно собирал информацию, дабы в космопорте Плутона передать данные капитану одной из «черепах». У командора Грина чуть не случился удар от мысли, что белокожие могли пронюхать о месторождении хлопчатого кварца. А Даймару тем временем вспорол себе живот и попросил Мацумото добить его.

— И Мацумото добил?

— Нет, конечно! Грин приказал «стоять» и он стоял. А потом, когда Даймару уложили в анабиозку, заперся у себя в каюте и выходит только на вахты. У бедняги депрессия. Шепчутся, будто японец знал о планах Даймару и едва ли шпионил с ним вместе.

— Бред! — возмутилась Таня.

— Абсолютный, — согласилась Катрин. — Если Мацумото окажется шпионом, я не знаю, кому тогда можно верить.

— Я пойду к нему сейчас.

— Не пойдёшь. Ещё три дня постельного режима и никаких волнений, иначе мы тебе снова лицо по кусочкам собирать будем. Подожди, пока всё полностью приживётся. Можешь подключиться к сети, — подмигнула Катрин и засмеялась, увидев, с какой жадностью Таня схватила комм, чтобы переключить канал.

Первое, что она прочла в корабельных новостях — благодарность Татьяне Китаевой за проявленный героизм. Медаль «За храбрость», решением командора, поддержано Землей. И не только ей — Риверту посмертно, Хаву Брох… за компанию, видимо? И Мацумото — тоже «За храбрость». Значит, чёртов янки считает, что японец невиновен. А вот что думает сам Мацумото?… Таня считала его другом, но неожиданно поняла, что совершенно не представляет, что может твориться в голове у неразговорчивого, надёжного как стена парня. Она спокойно опиралась на его плечо, шла вперёд, ощущая его поддержку — и оставляла друга за спиной. И ещё психовала, ах, он не заходит, не навещает?! Он обязан! Тане стало чертовски стыдно за свой эгоизм. И как назло японца на связи не проявлялось, его аватарка тускло серела.