Подъем Испанской империи. Реки золота - [213]

Мешика оставались вассалами тепанеков сотню лет. Благодаря им они переняли многое из того, что ныне считается типично «ацтекским» – например культ Кетцалькоатля и Тлалока, бога дождя, использование пирамид для жертвоприношений, возвышение жреческой касты, торговля обсидианом и перьями, ремесло выделки нефрита и календари. Мешика, как позднее выяснили испанцы, хорошо умели копировать изобретения других народов. Однако у них сохранялись и свои традиции, как, например, поклонение их жестокому богу войны и охоты Уицилопочтли, который стал одним из верховных богов вместе с Тлалоком, – крайне необычное сочетание{1653}.

Почти так же, как в свое время готы захватили политическую власть над своими господами, римлянами, точно так же мешика отобрали ее у тепанеков. Решительный переворот случился в конце 1420-х. Ицкоатль, вождь мешика, в чьих жилах текла и кровь тольтеков, сначала убил своего миролюбивого предшественника, а затем и последнего правителя тепанеков. Он и шестеро его потомков – между ним и Монтесумой II, правившим в 1519 году, сменились шесть императоров – сумели создать в Центральной Мексике империю, в разы превосходящую те, что существовали здесь ранее. Она простиралась от линии Гуанахуато – Керетаро на севере до полуострова Техуантепек на юге. На этой территории жили около тридцати различных народов, плативших мешика дань, дабы их защищали – если не от врагов, то от самих мешика.

Как и Рим, Теночтитлан был огромным городом-государством, центр власти которого находился в столице – изумительном образце городской архитектуры. Его центральная площадь, по словам Кортеса, была в два раза больше той, что в Саламанке, – в то время как каналы, рынки и дворцы напоминали впечатлительным конкистадорам Венецию{1654}. Но Теночтитлан в 1519 году был больше, чем Венеция или любой европейский город того времени – за исключением, возможно, Константинополя.

Испанцы называли правителя-мешика «императором». Несмотря на некоторое критическое отношение к употреблению именно этого термина, он сохранился до нашего времени. Этот термин имел смысл, поскольку правитель Мексики властвовал над множеством других монархов, которых обычно называли «королями». Посему его положение можно было сравнить с положением императора Священной Римской империи и его подданными – электорами и герцогами Германии. Но дословный перевод слова, которым древние мексиканцы называли императора, уэйтлатоани, означал «главный оратор». Подвластными землями правили тлатоани – «те, кто хорошо говорит». Эти слова напоминают нам о том, что от правителей Мексики, в первую очередь, требовалось умение хорошо говорить. В фундаментальной работе по антропологии, известной как «Флорентийский кодекс», составленной неутомимым францисканцем Бернардино де Саагуном в середине XVI века, есть множество примеров ораторского искусства, которое демонстрировал император или другие правители при мексиканском дворе.

Науатль, язык мешика, был языком богатым, и в свой золотой век он использовался не только для высокопарных проповедей, но и для трогательной поэзии, которая в переводе похожа на французские стихи XV века или же испанские им подражания – как, например, стихи Хорхе Манрике: полные печали о том, что красота умирает, что молодость проходит, что воины слабеют. Например:

Я сгину, как увянувший цветок,

Моя слава станет ничем,

Моя слава на земле будет забыта.

Подумайте над этим, воины ордена Орла и Ягуара,

Пусть вы и вырезаны из нефрита – вы сломаетесь;

Пусть вы и сделаны из золота – вы расколетесь;

Пусть вы и перо кецаля – вы состаритесь.

Мы не вечны на этой земле,

Лишь на время мы здесь.

Сравните со стихами Хорхе Манрике:

Драгоценных подарков горы, королевские зданья,

Покои и залы, на тонкой посуде узоры,

Сундуки с казной золотою, подвалы,

И свита, и гордая стать коней, что так горячились,

Узда в жемчугах, —

Куда мы пойдем их искать,

Не навек ли они испарились

Росой на лугах?{1655}

Подобное сходство, естественно, вызывает предположения, что те ученые мужи, которые пытались записать поэзию мешика, просто находились под влиянием европейской поэзии. Возможно и так – однако мешика в самом деле чувствовали так же, как их современники с другой стороны Атлантики. В конце концов, многое в политике и экономике мешика напоминало конкистадорам то, что они уже видели или представляли. Например, Мексиканская империя опиралась на армии, предки которых захватили ныне подчиненные империи города. Под угрозой насилия данники были вынуждены два раза в год доставлять дань своим повелителям. Данникам не нравилось такое положение – и конкистадорам это оказалось на руку. Однако до прибытия испанцев мешика регулярно получали огромные богатства. Лучший анализ их системы податей можно увидеть в Кодексе Мендосы, составленном примерно в 1540 году для первого испанского наместника в Мексике, Антонио де Мендосы, сына графа Тендильи, который был первым губернатором Гранады после ее завоевания.

В этом кодексе перечисляется большинство вещей, необходимых Теночтитлану: ткань для платьев и одежды – сырье для которой нельзя было вырастить в Мексиканской долине, но которую там ткали (преимущественно женщины) особо искусным образом; перья для церемониальных украшений; тропические культуры; в огромном количестве маис, являвшийся основным продуктом, – хотя возле столицы были поля, на которых он произрастал, но его все равно не хватало. Другими мексиканскими товарами, отправляемыми в столицу, были шоколад, который вскоре стал чудесным открытием для европейцев; кошениль (красный краситель, также широко используемый в Европе); томаты, ставшие великолепным дополнением к меню Старого Света; индейка, названная так англичанами, поскольку слово это казалось экзотичным, несмотря на то что оно пришло с запада, а не с востока