Поддельные шедевры - [22]
Споры и процессы еще продолжаются. Но даже когда афера ван Меегерена забудется и станет лишь достоянием историков, то и тогда последнюю точку поставить нельзя. Ибо пока существуют фальсификаторы, пока нечестные дельцы в погоне за наживой фабрикуют более чем сомнительные суррогаты культурных ценностей, дело не может быть закрыто.
Тысячи квадратных метров лжи
Эту холодную, ветреную ночь не забудет ни один житель Любека. В ночь на 29 марта 1942 года союзная авиация бомбила город. Заслон немецких истребителей был прорван и смят в первые же минуты массированного налета. Над городом и гаванью повисли десятки тяжелых бомбардировщиков. Все реже и реже сверкали зарницы зениток; Любек был во власти английских и американских летчиков.
Казалось, наступил час Страшного суда. Тысячи бомб с пронзительным воем неслись с черного неба, пронизанного лучами прожекторов. Многоэтажные здания раскалывались, как скорлупа гнилых орехов. Город горел. Зарево пожаров разгоняло ночной мрак, а утром плоское мартовское солнце было не в силах прорвать завесу густого дыма. На башнях Мариенкирхе той ночью звонили колокола, но не тревожным набатом, а заунывной панихидой. Кто звонил в них, так и осталось неизвестным. Потом говорили, что это пресвятая дева Мария оплакивала гибель Любека и своего храма.
Когда прекратились взрывы и уцелевшие жители выползли из своих убежищ, их глазам открылась страшная, незабываемая картина разрушения. Старый город лежал в руинах. Чудом уцелевшие дома смотрели на мир пустыми глазницами выбитых окон. Громадные баррикады из битого кирпича, камней, стекла, согнутых балок и исковерканной мебели преградили улицы. При свете бледной, немощной зари домашняя утварь на разбитых мостовых казалась особенно жалкой и нелепой.
Моросил холодный колючий дождь, и скоро в воронках от бомб образовались мелкие лужи. К вечеру огонь погас, и только черные мокрые головни курились едким, удушливым дымком. Лишенные крова бесцельно бродили среди развалин, в горестном молчании стояли перед главным собором города - Мариенкирхе.
Почти семь столетий Любек гордился своим храмом. Первые готические соборы стали возводить в конце XII века из камня. Север же Германии был им беден. Поэтому зодчие, начиная с XIII века, пользовались обожженным кирпичом, прекрасным строительным материалом, обладающим к тому же красивым цветом. В отличие от каменной готики, такого рода здания называют кирпичной готикой. Любекская церковь Марии представляет собой как раз один из древнейших и прекраснейших образцов кирпичной готики. Ее силуэт с двумя стройными башнями стал символом, эмблемой старинного города. А сейчас…
Тяжелые фугаски прямым попаданием разворотили здание. Все внутреннее убранство церкви погибло в пламени пожара. Далеко в сторону, - словно садовую калитку, - взрывная волна отбросила тяжелую дверь главного портала. Пол был засыпан кусками кирпича, цветными стеклами разбитых витражей, обугленными головешками. Штукатурка на стенах потрескалась от жара и местами обвалилась. И там, где обнажился слой самой старой, первичной штукатурки, показались смутные очертания каких-то лиц и фигур. Уже впоследствии, много лет спустя, пасторы говорили об. этом как о чуде, совершенном небесной покровительницей храма. Но тогда всем было не до чудес и не до церковной живописи…
Прошло несколько лет. Безоговорочной капитуляцией гитлеровской Германии окончилась вторая мировая война. Словно после кошмарного забытья страна медленно возрождалась к новой жизни, залечивая глубокие раны войны.
Руины еще не разобрали, но воронки от бомб засыпали землей, и по узким улицам старого города шныряли юркие «виллисы» с чинами английской военной администрации. На внешнем рейде Любека стояли военные корабли под флагом Британской империи. Во вновь открытых барах и кабачках бойко торговали жидким ячменным пивом и американским виски. Оттуда часто доносились песни бравых «томи», тоскующих по родине.
Осенним вечером 1945 года в маленьком кабачке на окраине сидели двое. Картонные подставочки из-под пива лежали на столе стопкой, указывая на количество выпитых кружек: видно, разговор длился уже давно. Один из собеседников был одет в слегка потертое, но еще хорошее пальто довоенного покроя и мягкую шляпу. На другом была немецкая шинель без погон и петлиц, тяжелые солдатские сапоги.
Они были знакомы не первый год - реставратор Дитрих Фей и живописец Лотар Мальскат. Война разметала их по разным концам Европы, но вот через столько лет встретились совершенно случайно в тесном, душном подвальчике. Мальскат всего несколько дней как вернулся из плена и теперь скитался по разрушенному Любеку без постоянного жилья и средств к существованию. Фей оказался более практичным: открыв антикварную торговлю, он за гроши скупал у разоренных войной соотечественников старинные ценности и с хорошей прибылью перепродавал их немецким и заокеанским бизнесменам. Спрос на старину продолжал расти.
- А помнишь шлезвигских индюков? - Фей хохотал так весело, что даже хмурый Мальскат улыбнулся: да, это была недурная проделка!
