Подчинение авторитету. Научный взгляд на власть и мораль - [54]

Однако важнее другое: понять роль отрицания в общем процессе подчинения и неподчинения. Отрицание — один из нескольких когнитивных процессов, наблюдаемых в нашем эксперименте, и его место с точки зрения функционирования эксперимента необходимо правильно обозначить (см. выше главу 12).

3. Может быть, лабораторная ситуация настолько уникальна, что ничего не говорит о подчинении в социальной жизни? Вовсе нет. Только надо правильно понимать результаты: насколько легко человек может стать орудием в руках авторитета и насколько сложно ему высвободиться из-под этой власти. Процесс подчинения авторитету, который я попытался проанализировать в главе 11, наблюдался снова и снова, пока существовало базовое условие, то есть пока индивид полагал, что имеет дело с персоной, которая в силу своего статуса вправе приказывать. В разных вариациях эксперимента нюансы и детали подчинения разнились, но суть оставалась прежней, — подобно тому, как процесс горения один и тот же и для горящей спички, и для лесного пожара.

Суть обобщения не может сводиться к механическому сопоставлению деталей (мол, спичка маленькая, а лес большой). Важно понять, почему происходит то, что происходит. Скажем, в случае с горением мы должны изучить процесс быстрого окисления при условии возбуждения электронов, а в случае с подчинением — реструктурирование ментальных процессов в агентном состоянии.

Некоторые авторы пытаются доказать, что психологический эксперимент есть событие уникальное и глобальных выводов из него делать не стоит25. Но ведь любая социальная ситуация по-своему уникальна, и задача ученого — найти принципы, которые объединяют столь разные феномены.

Психологический эксперимент имеет те же структурные особенности, что и другие ситуации, где есть подчиненный и руководитель. Во всех этих ситуациях человек реагирует не столько на содержание требований, сколько исходит из взаимоотношений с их источником. Более того, если источник команды — легитимный авторитет, взаимоотношения перевешивают содержание. Вот что мы имеем в виду, говоря о важности социальной структуры, и именно это демонстрируется в нашем эксперименте.

Некоторые критики пытаются опротестовать выводы эксперимента, заявляя, что поведение участников легитимировано экспериментатором. Но ведь поведение легитимируется в каждом социально значимом случае подчинения, будь то подчинение солдата, служащего или палача в государственной тюрьме. Наше исследование позволяет лучше понять именно поведение в рамках подобных иерархий. В конце концов, Эйхман работал в легитимной социальной организации и считал, что выполняет свою работу. Иными словами, исследование посвящено подчинению не запуганных людей, вынужденных соглашаться под угрозой насилия, а тех, кто покоряется охотно в силу отведенной им роли в обществе и заинтересован жить в соответствии с его требованиями.

Еще один более специфический вопрос касается аналогии между подчинением в нашей лаборатории и подчинением в нацистской Германии. Безусловно, разница колоссальна. Взять хотя бы временной масштаб. Лабораторный эксперимент длился всего лишь час, а нацистское бедствие — более десятилетия. Да и сопоставимо ли подчинение, которое можно наблюдать в лаборатории, с тем, что происходило в нацистской Германии? (Можно ли сравнить пламя спички с чикагским пожаром 1898 года?) Так вот, при всех колоссальных различиях в масштабах и серьезности, налицо сходные психологические процессы.

Ведь в лаборатории путем простых манипуляций создавалась ситуация, когда обычные люди снимали с себя ответственность за причинно-следственную цепочку, ведущую к действиям против другого человека. То, как это происходило и как испытуемые становились бездумными орудиями в руках экспериментаторов, актуально для самых разных ситуаций. Вспомним протоколы допросов военных преступников в Нюрнберге, задумаемся об американских преступлениях в Сонгми и о концлагере в Андерсонвилле… Солдата, партийного функционера и нашего послушного испытуемого объединяет безграничная готовность довериться авторитету, и у всех у них срабатывают сходные защитные механизмы, помогающие уменьшить напряжение, когда приходится причинять зло беспомощной жертве. В то же время, конечно, важно понимать некоторые различия между положением участников нашего эксперимента и положением немцев при Гитлере.

Эксперимент был представлен участникам в положительном и гуманистическом свете: дескать, все это во имя знаний о процессах запоминания и обучаемости. Такие цели созвучны общепринятым культурным ценностям. Подчинение же воспринималось как средство их достижения. Напротив, цели нацистской Германии были нравственно предосудительными, что было очевидно для многих немцев26.

Покорность наших испытуемых сохранялась во многом благодаря тому, что экспериментатор находился рядом и следил за ходом дела. Когда он уходил, подчиняемость резко снижалась. Формы подчинения, которые имели место в Германии, были намного больше связаны с внутренним приятием власти и, судя по всему, не требовали постоянного надзора. На мой взгляд, такая интернализация достигается лишь в ходе относительно долгого процесса насаждения идеологии, какой невозможен в течение лабораторного часа. Таким образом, механизмы, удерживавшие немцев в подчинении, — это не кратковременная неловкость и робость, а усвоенные карающие механизмы, которые могут быть внедрены в сознание лишь в процессе долгих взаимоотношений с авторитетом.