Подарок золотой рыбки - [60]

* * *

Жасмин открыла дверь и, потрясенная, замерла на пороге. Перед ней стояла Ан-Мей, ее мать. Трудно вспомнить, когда в последний раз мать приходила к ней в гости. Они жили всего в нескольких кварталах друг от друга, но расстояние между ними казалось больше, чем до другого континента.

— Ма, — произнесла она, заикаясь. — Все в порядке?

— Нет, не совсем, — коротко ответила Ан-Мей, проходя в квартиру мимо дочери.

Жасмин закрыла дверь, ожидая, когда мать скажет, зачем пришла. Ей стало не по себе, когда она наблюдала за матерью, которая критически осматривала квартиру. Мать непременно найдет что-то неправильное — мебель не так расставлена или стены покрашены не в тот цвет. Повод для критики при желании обнаружить нетрудно. Жасмин спокойно ждала, терпеливо, словно знала, что заслужила недовольство матери. Да, она плохая, и всегда была плохой. Мать повторяла это снова и снова. Иногда ей хотелось бы знать, видел ли кто-нибудь в гневе эту крошечную, едва ли пяти футов роста женщину, стоящую перед ней. Длинная черная коса на спине, мешковатая одежда, скрывающая тело с головы до пят — все, как обычно.

Жасмин не могла вспомнить последний раз, когда видела голые ноги или руки матери. Скромность была добродетелью Ан-Мей, наряду со многими другими достоинствами, которых Жасмин так и не довелось узнать, даже до совершения ею тягчайшего греха.

Она всегда олицетворяла собой разочарование. Тетя Лин рассказывала, что когда Жасмин родилась без пальца, мать кричала от ярости. С тех самых пор с Жасмин обращались как с изгоем. Однажды мать сказала, что отсутствие пальца — знак будущего позора, она знает, что так и будет. И Жасмин не разочаровала ее.

Спать с женатым мужчиной — страшный грех, а иметь незаконнорожденного ребенка — несмываемый позор. Ее мать, вероятно, вообще бы никогда не разговаривала с ней, если б не отец. Сердечный приступ у отца произошел несколько лет назад, мать смягчилась. Возможно, она поняла, что слишком много лет провели они в гневе.

Жасмин, скорее всего, совсем порвала бы с семьей, если б не Алиса. Она похоронила свою гордость и сохраняла напряженные отношения с родителями, чтобы Алису признали членом большой семьи. На самом деле ничего из этого не вышло, несмотря на все ее усилия. Грехи матери перешли на дочь.

Ан-Мей подошла к картине, изображающей дракона. Она смотрела на него пронзительными черными глазами, потом эти глаза обратились на Жасмин.

— Убери. Спрячь. Никогда больше не говори о драконе.

Ее голос с сильным акцентом звучал резко. Несмотря на то, что Ан-Мей жила в Сан-Франциско пятьдесят с лишним лет, она говорила так, как если бы недавно сошла на чужой берег. Ее сердце так и не покинуло родной Китай.

— Я видела его, — с вызовом сказала Жасмин. — Я видела дракона. Он настоящий.

— Лжешь. Ты все придумала.

— Нет, не лгу. Я видела дракона. — Она смотрела, как мать сжалась, и заметила в ее глазах что-то похожее на страх.

— Ты ничего не видела. Ты плохая девочка.

— Я не девочка. Я немолодая женщина, у меня взрослая дочь. Ты это понимаешь?

— Ты отправила Алису увидеться с твоим отцом. Она заставила его волноваться из-за дракона. Она сказала ему, что ты в беде. Замешана в ограблении Хатуэя.

— Я не в беде. Дэвид Хатуэй показал мне статуэтку дракона, которую у него украли в тот вечер. Кто-то, должно быть, очень хотел ее заполучить. — Жасмин умолкла, заметив, как пульсирует вена на шее матери. Ан-Мей что-то знала о драконе. Но что? — Я читала историю о моем драконе и думаю, их два, и вместе они открывают шкатулку с флейтой, — продолжила она. Ан-Мей и глазом не моргнула. — Интересно, если кто-то забрал дракона у мистера Хатуэя, то у кого второй?

— Если ты знаешь об этом наборе, то знаешь и о проклятии. Твои сны родились из проклятия, ты знаешь, что к дракону нельзя прикасаться.

— Я держала его в руках, — призналась Жасмин дрожащим голосом, вспоминая прохладу старой бронзы под пальцами.

— Где Алиса?

— Алиса? Я не знаю.

— Найди ее. Ты должны убедиться, что она в безопасности.

— Почему ты думаешь, что ей что-то угрожает?

— Проклятие ложится на первую дочь.

Слова матери ударили глубоко в сердце. Так оно и есть, так сказано в истории, которую они нашли с Дэвидом. И внезапно ей пришло в голову:

— Я первая дочь.

— Да, — сказала Ан-Мей, встретившись с ней взглядом. — И твои сны тебя тоже прокляли.

— Мои сны? — отозвалась эхом Жасмин. — Или дракон?

— Хватит! — крикнула Ан-Мей, сверкнув глазами.

Жасмин отступила на шаг, внезапно испугавшись. Но почему она боится собственной матери? Эта маленькая женщина много раз говорила ей недобрые слова, но никогда не пыталась ударить. По крайней мере, она думала, что такое не случалось. Иногда собственное детство казалось Жасмин туманным, оно потускнело в памяти, воспоминания невозможно сфокусировать.

— Боги смотрят, — сказала Ан-Мей тише, но все еще резко.

Жасмин, скрестив руки на груди, боролась с желанием осмотреться и убедиться, не наблюдает ли кто-то за ними на самом деле.

— Почему ты не можешь просто сказать мне правду? Видела ли я дракона где-нибудь?

Ан-Мей посмотрела на нее долгим взглядом.

— Да. Ты видела дракона в музее на Тайване, когда мы пошли туда на экскурсию. Говорила тебе не трогать его, но ты потрогала. Зазвенела сигнализация, прибежала охрана. Ли чуть не посадили в тюрьму. Ты прикоснулась к дракону и была проклята.