Подари себе рай - [142]

Элеонора саркастично улыбнулась. «Даже мои несмышленыши, — она посмотрела на игравших в «салочки» внуков, — даже они поняли бы ангажированность, допускаю — неосознанную, ангажированность того интервью. Ну, это я так, ради красного словца. Я имею в виду вдумчивого наблюдателя мировых событий. Рядовой же обыватель, как это ни прискорбно, увидел в свирепом палаче и жестоком диктаторе доброго, рачительного, мудрого отца нации».

Элеонора, гордая, независимая, проницательная племянница «несгибаемого Теодора», два срока железной рукой правившего империей янки в начале века, не любила Элис. С юности была знакома с ее отцом, саму ее знала с пеленок. Однажды, когда Элис рассказывала Сергею о семейных отношениях Рузвельтов, она походя обронила слова, его поразившие: «Элеонора — колдунья, у которой ее злые чары может действенно нейтрализовать только один человек — ФДР». — «Насколько я смог уразуметь, ты и Элеонора едва терпите друг друга. Почему?» — «Есть хорошая русская пословица, — неожиданно резко ответила она. — Будешь много знать — скоро состаришься». — «Если принять эту пословицу за аксиому, я давно уже древний старик», — вздохнув, подумал Сергей. Но допытываться не стал, зная Элис — дальнейшие расспросы будут бесплодны, более того — могут заставить ее замкнуться и ожесточиться. Позднее он смутно слышал от людей разное — то ли ФДР однажды переусердствовал в своих симпатиях к юной красавице Элис, то ли она гневно, почти публично отвергла домогательства кого-то из сыновей президента — Джеймса или ФДР-младшего. Что ж, это было на нее похоже.

— Извините, — Элеонора с деланной улыбкой обратилась к Сергею, — все, что я здесь сейчас сказала, выражает мою абсолютно личную точку зрения. И не предназначено для печати никоим образом. Не так ли?

— Да, разумеется, — поспешно ответил Сергей.

Первая леди с минуту изучала его скептическим взглядом, после чего неспешно удалилась в сопровождении английского посла и двух звезд Голливуда.

— Бьюсь об заклад, вы мало знаете о роли нашего Тэдди в укреплении американо-русских отношений. — Генри Уоллес остановил пробегавшего мимо официанта с подносом наполненных всевозможными напитками бокалов, предложил Элис и Сергею: — Шампанское и джин, напитки дня.

— Почему именно шампанское и джин? — удивилась Элис.

— Ленд-лиз призван помогать Великобритании и Франции.

— Логично, — согласился Сергей, взяв для себя напиток островитян и передавая золотистый брют Элис. — А насчет Теодора Рузвельта… Ну, почему же! Его роль в заключении Портсмутского договора девятьсот пятого года хорошо известна. Хотя… участники переговоров и добросовестные историки отмечают его прояпонскую позицию.

— Но он же поддержал Витте в вопросе о контрибуциях, и в итоге японцы отказались от требований о ее выплате.

— А Ляодун и Порт-Артур? А ЮМЖД и Южный Сахалин? Нет, что ни говорите, этот договор бередит душу каждого русского до сих пор. И в адрес Тэдди в России лестных слов вы не услышите.

— А вот мировая общественность рассудила иначе. В девятьсот шестом году Теодор Рузвельт как великий миротворец получил именно за Портсмутский договор Нобелевскую премию мира. Кстати, он первый американец, удостоенный этой премии!

«Хорош миротворец! — подумал Сергей, решив не обострять с первых же шагов отношения с влиятельным американцем. — Ведь именно он пригрозил Германии и Франции, что, если они поддержат Россию, США выступят на стороне Японии».

— Хотите загадку? — Элис задорно тряхнула волосами, взяла еще бокал шампанского. — Кто сказал: «Правильный путь в международных отношениях — разговаривать мягко, имея, однако, наготове большую дубинку»?

Уоллес бросил взгляд на русского и по улыбке Сергея понял, что тот знает эти слова Тэдди.

— Уплываем в далекую историю. — Уоллес сказал что-то Саре Уитни, выслушал ее тихий ответ и продолжил: — Давайте лучше о дне сегодняшнем. Я, между прочим, разрабатывая с Гарри Гопкинсом планы ленд-лиза, подумываю и о России.

Сергей готов был на резкое «Хотите, чтобы мы воевали с Германией?». Но сдержался, сказал преувеличенно беспечно:

— Если вы имеете в виду третий рейх, то у нас гарантия — договор о ненападении.

— Вы верите гарантиям нацистов? — Уоллес посмотрел на Сергея с удивлением, смешанным с сожалением. — Помнится, Гитлер не так давно откровенно провозгласил — любой международный договор есть всего лишь клочок бумаги. В лучшем случае — не туалетной. Сталин тешит себя надеждой на нейтралитет гуннов. А между тем наш посол в Берлине сообщает, что план восточного блиц-крига не только разработан в деталях, но и утвержден фюрером. Сомнения вашего правительства в истинности намерений Гитлера могут быть чреваты не только национальной, но мировой трагедией.

Безмолвно присоединившийся Фрэнк Нокс внимательно слушал Уоллеса, с аппетитом обгладывая ножку индюшки.

— Ладно, я гражданский человек, последние семь лет занимался лишь навозом и прочими фермерскими проблемами… — Уоллес долго выбирал что-нибудь на подносе с закусками и, махнув рукой, — мол, опять двадцать пять! — взял тарелку с полдюжиной устриц. — А что скажет наш военно-морской министр?