Под знаменем Врангеля - [122]
«Наши, хоть и в чужой стране, но уже разведали, что работа на кофейных плантациях та же каторга, сроком до смерти. Плантатор закабаляет батрака задатком, выдачей в долг орудий для работы, продажей в кредит пищевых продуктов и т. д. Расплачиваться за все за это рабочий может только своим горбом. Заработную плату батракам определяет правительство республики, которое состоит из тех же богачей-землевладельцев. В среднем батрак зарабатывает в год столько, сколько городской плотник в месяц. Каждая плантация — та же крепость, обнесена рвом и колючей проволокой. За работой наблюдают вооруженные негры с собаками. Чуть не послушаешься, могут в расход вывести за милую душу. Жаловаться на плантаторов и ихних приказчиков нет смысла — судьи и всякие власти для них свои люди. То кум, то сват, то брат. Одно слово, демократическая республика, какую хотел преподнести России г. Керенский».
«Не пойдем на плантации! — решила «братва». Везли — обещали золотые горы, а привезли на каторгу. Таких условий работы нет нигде и в Турции, на что она слывет дикой страной, не в пример хваленой Америке. Раз нас надули, вези назад».
«Господа плантаторы переполошились. Жалко было упускать большую партию белых рабов. По их наущению правительство мешало нам поступать на городские работы. Кой-кто из плантаторов стал вступать в переговоры с отдельными казаками; думали по одиночке всех сманить».
«Не тут-то было! «Братва» заупрямилась и шумела: — «Не расходись, ребята, по одиночке; держись в куче. Кучу не осилят. Кучу не загонят на плантации. Раньше мы воевали с коммунистами, теперь будем сами поступать так, как они учат. Сила в единении! Пролетарии, соединяйтесь. Не сдадимся бразильским помещикам».
«Это не те рабочие, которые приезжали к нам из Европы до войны, — разочарованно говорили плантаторы. — Те были робки, покорны, безропотно шли на все наши условия. А эти — авангард Ленина».
«Номер французов не прошел. Партию живого товара продать не удалось свободным американцам. С зубовным скрежетом повезли нас из Сан-Паоло, к морю. Когда мы ехали поездом, бразильские рабочие, узнав о нашем сопротивлении акулам-плантаторам, шумно приветствовали нас на станциях.
— «Буэнос рюс… рюс большевик, — что значит по-ихнему: хорошие русские, русские большевики», — кричали нам.
«Мы, казаки, не пожелавшие отдаться в рабство, были героями дня. Ихние батраки, оказывается, и думать не смеют, чтобы сопротивляться хищникам- плантаторам, как это сделали мы. Потому-то и согласилось нас отпустить бразильское правительство, невзирая на сделанные расходы, чтобы мы не заражали их свободный воздух. От них, говорили они про нас, идет бунтарский дух. Мы к этому не привыкли».
Такую же участь, видимо, готовили казакам французы и на о. Мадагаскаре, куда тоже производилась запись. Одновременно появилось объявление о том, что требуются разные ремесленники, батраки и пастухи на юг Франции. Вскоре оба эти предложения были сняты: побоялись, что с Лемноса, из врангелевских лагерей, на Мадагаскар и во Францию проникнет большевистский дух!
Зато, что ни день, то на столбах появлялись новые объявления о записи в материковую Грецию и на острова. То требовалось 400 человек рабочих для постройки мола в г. Мителене (на о. Лесбосе), то звали туда же собирать маслины, то приглашали разных спецов в Афины и Патрас. Ввиду напряженной борьбы с Кемальпашой, в Греции ощущался недостаток в рабочих руках.
Ген. Бруссо, — донцы его звали «ген. Брусков», кубанцы — «ген. Бруссак», — сначала брал с тех, кто уезжал в Грецию, по 10 драхм за переезд, а потом, чтобы ускорить избавление французской казны от кормления излишних ртов, стал сам выдавать денежное пособие.
— Казаки! — писал он в одной широковещательной прокламации: — Франция, невзирая на истощение от мировой войны, оказала всем крымским беженцам материальную помощь, приняв вас на свое иждивение, и уже 8 месяцев кормит вас. Затраченные ею на ваше пропитание суммы только частично могут быть возмещены вывезенным из России казенным имуществом и пароходами. В силу необходимости, рано ли, поздно ли, Франция должна будет прекратить вам выдачу пайка. Я предпринимаю все меры к тому, чтобы обеспечить вам заработок, а вас заставляет долг чести подумать о том, чтобы поскорее начать зарабатывать себе хлеб своим трудом.
Казаки, даже самые покорные и робкие, теперь видели, что пора самим подумать о себе. Полагаться на начальство было бессмысленно. Оно, менее всего заботясь о благе подчиненных, стремилось продлить существование «армии», возможно дольше мариновать людей в лагерях, чтобы лишнюю пару месяцев пожить вольготной жизнью на получаемое от Врангеля содержание. Свое благополучие оно строило на казачьих горбах.
Утечка с острова в Грецию все продолжалась и продолжалась. Корпуса таяли. Начали уезжать даже младшие, «химические», офицеры. Угар распыления все более заражал лемносский воздух. Распыление стало единственной темой для разговоров и, конечно, для творчества лемносских поэтов. Так, в этот период появились такие частушки:
Вниманию читателя предлагается репринтное издание книги Ивана Михайловича Калинина «Русская Вандея» о Гражданской войне на юге России (1917–1920). В своих воспоминаниях автор попытался представить максимально полную картину этих событий. Непредвзятая позиция позволила передать всю глубину и остроту одного из самых сложных в истории России политических конфликтов. Издание адресовано всем интересующимся историей.Переиздание книги осуществлено с возможно максимальным сохранением авторской орфографии и пунктуации.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.