Под знаменем Врангеля - [119]

Вечером, в страстную пятницу, мы имели удовольствие наблюдать религиозные обычаи греков. Французы в эти священные дни разрешили нам беспрепятственно ходить по городишку Мудросу, куда в обычное время нам преграждал дорогу чернокожий караул.

«Погребение Христа» у греков самый торжественный обряд, даже важнее пасхальной заутрени. Поэтому в пятницу вечером все мудросское население стеклось в церковь. Высокий сундук, на котором лежала плащаница, сверху прикрывался еще деревянным навесом, так что все это, вместе взятое, представляло довольно громоздкое сооружение. Васильки, зелень и бумажные флажки всех наций, какие у нас в прежнее время развешивали на рождественских елках, украшали греческую плащаницу.

В храмах православного востока и помину нет о русском благолепии. Здешние священники во время богослужения нередко хохочут, ругаются с дьяконами, сыплют подзатыльники прислужникам. Публика сплошь и рядом стоит в шапках, спиной к иконам, шумит, галдит, закуривает от лампадок.

Так было и на этот раз. Торжественный обряд «погребения Христа» носил характер какого-то «комедийного действа». Когда плащаницу, вместе с сундуком и навесом, понесли вокруг городка, дети начали в храме игры, без всякого стеснения заходя в алтарь через «царские» врата и обегая престол, женщины уселись на амвон и засудачили, а один почтенный старичок начал забавляться тем, что ловил молоденькую учительницу Клеопатру и каждый раз, поймав ее, пощипывал за щечку или подбородок.

Когда крестный ход вернулся к храму и плащаницу занесли в притвор, публика, стоявшая снаружи, бросилась к ней, стараясь сорвать с нее цветы и зелень, которые, по местному поверью, теперь имеют волшебную силу. Произошла невообразимая свалка. Плащаница полетела, пологом разбило стекло в двери. 12 тщедушных, плюгавых городовых ринулись отгонять народ от злосчастной реликвии, которую, наконец, с шумом втащили в церковь. Но здесь ее яростно атаковали те, которые не ходили кругом города. Подогреваемые религиозным пылом, они бесстрашно шли на приступ и сбивали с ног полицию. Городовые, разгорячившись, с руганью, начали лупить кого придется. Я в ужасе прижался к колонне; мои офицеры залезли на митрополичье место[56]. Мимо моего носа то и дело мелькали кулаки. Священные завывания, конечно, прекратились; их заменили стоны и звериный рев. Священники, тоже помятые в общей свалке, кое-как пробрались в алтарь, закурили папиросы и с олимпийским спокойствием ждали, когда кончится кутерьма.

В результате этого торжественного обычая многие городские обыватели в «праздников праздник» ходили с перевязанными щеками.

Уж очень усердно у вас погребают Христа! Ко дню его воскресения почти полгорода ходят с фонарями, — говорили мы тем грекам-торговцам, которые кое-как понимали по-русски или по-французски.

Нынче еще обошлось благополучно, — отвечали они. — В другие года бывает хуже. Местное население смотрит на эту традиционную свалку в церкви как на забаву, как на спорт, как на узаконенное состязание в физической борьбе с полицейскими.

Если этакое благолепие царило в греческих храмах и в X веке, то надо удивляться послам нашего князя Владимира, которых так умилило греческое богослужение, — сказал я корпусному священнику, имевшему теперь случай наблюдать церковные нравы на родине русского православия.

У о. Андроника никак не налаживалась смычка с греческим духовенством, от которого он рассчитывал получить хоть какую-нибудь материальную поддержку. Корыстолюбивые «папазы» (попы), как и их паства, в своих единоверцах русских видели только выгодных контрагентов для купли-продажи и вступали с ними только в коммерческие сношения. Один мудросский иерей, не мудрствуя лукаво, открыл ларек в районе нашего штаба, подле того шатра, где жил о. Андроник. К великому смущению последнего рясофорный торгаш, потрясая своей камилавкой, отвешивал сыр, маслины, хлеб или, усевшись возле ларька на плиты, меланхолично тянул папиросу в ожидании покупателя.

Зато сам о. Андроник пока еще сохранял достоинство своего сана. Греческие власти отвели ему старую городскую церковь, в которой он служил так чинно и благолепно, что греки, хоть и не понимали ничего, но толпами стремились к нему и даже остерегались чересчур бесчинствовать в храме. Он до того растягивал церковные службы, что ген. Абрамов просил его хоть для Пасхи несколько сократить церковный ритуал.

На второй день праздника на остров прибыл с Афона «архипастырь христолюбивого воинства» Вениамин. Он отслужил торжественное молебствие в соборной церкви и сказал нам проповедь.

— Когда Христос умер и его погребли, казалось, цель его врагов была достигнута. Не стало того, кто ратовал против первосвященников и фарисеев. Однако были ли они спокойны? Нет! Они предчувствовали его воскресение и волновались. Вспомните, как они ходили к Пилату, просили запечатать гроб, просили даже стражу для охраны гроба. Они чего-то ждали, чего-то страшного для себя. Так и наши враги. Мы покинули Россию, мы вдали от нее, нас как бы в живых нет. Но спокойны ли большевики? Тоже нет, как и враги христовы. Они мечутся, они заявляют протесты против пребывания нашей армии в проливах. Они, как старейшины еврейские, хотели бы вбить в наше тело осиновый кол. Ибо мы и теперь страшны им. Ибо они предчувствуют, что мы воскреснем для России, как воскрес Христос для всего человечества.