Под знаком кометы - [83]

За время путешествия из Будапешта в Гатчину князь-консорт пристрастился к вечерним беседам втроем. Донья Мария обладала тонким и острым умом (иначе господин Мартынов не переквалифицировал бы ее из медовой ловушки на мелких коррупционеров в агенты-резиденты международного класса), а Коба и сам по себе очень интересный собеседник. И теперь, когда эти двое по полной программе засветились в Будапеште, пришло время выводить их из игры или переводить в новое качество. И первый шаг к этой трансформации – совместная поездка с мужем императрицы. Это по его рекомендации государыня Ольга примет решение, что предпринять в отношении заморской «графини» – наградить и отпустить или же использовать в каком-либо качестве внутри Российской империи.

Но сначала, до всех других дел, императрица обняла своего долгожданного супруга. И война шла не четыре года, и накал сражений не был слишком жестоким, но все равно женскому сердцу не прикажешь. Пришел муж с фронта – надо встречать широко раскрытыми объятьями. Впрочем, объятья (дело личное, скрытое от посторонних глаз) имели место на семейной половине, а тут, в Малахитовой гостиной, где присутствовали люди ближнего круга, все было более чем благопристойно. Помимо канцлера и первой статс-дамы, присутствовали примчавшийся с Мурмана адмирал Карпенко с супругой, главком флота адмирал Макаров, экс-император Николай и Алла Лисовая, каперанг Иванов, руководители имперской безопасности: полковник Мартынов и полковник Баев, министр труда Владимир Ульянов и специальный агент Загранразведки Коба – человек доверенный и допущенный к тайнам.

Все приглашенные расселись вдоль длинного стола с пышущим на нем самоваром и служанки-кореянки принялись разливать по чашкам крепкий цейлонский чай.

– Итак, товарищи, – сказал князь-консорт, – поздравляю вас с тем, что путем упреждающих действий нам все-таки удалось избежать первой мировой войны.

– Но зато, – парировал полковник Мартынов, – Германия после последних новаций впитала в себя Австрию и приобрела конфигурацию границ, соответствующую тысяча девятьсот сороковому году нашей истории. Не получится ли так, что, самоуспокоенные достигнутыми успехами, мы расслабимся и через некоторое время пропустим внезапный удар со стороны вполне зрелого европейского хищника, желающего наших лесов, полей и рек?

– Вы, Евгений Петрович, – покраснев, сказал экс-император Николай, – как нам кажется, в плену своей профессиональной подозрительности. Наш кузен Вильгельм – честный и порядочный человек, трепетно относящийся к подписанным соглашениям. Будучи участником Двойственного Союза, он проводил против России одну политику, а присоединившись к созданному господином Одинцовым Брестскому соглашению, станет действовать прямо противоположным образом.

– Желания монархов в политических раскладах значат очень мало, и горе тому из них, кто будет гладить госпожу Историю против шерсти, – веско произнес полковник Баев. – А потому я согласен со своим молодым коллегой: политические выкрутасы со стороны Германии не исключены, причем в самом ближайшем будущем. А если кайзер Вильгельм будет противиться желаниям своих элит, то те уконтрапупят его со всей возможной аристократической решимостью: сунут бомбу под зад или выставят на позицию маньяка с пистолетом – как это бывает, мы, люди будущего, знаем. И наследник будет посговорчивее. Насколько нам известно, кронпринц Фридрих не любит Россию до печеночных колик, в чем сходится со значительной частью старой аристократии и промышленников.

– Возможность такого развития событий мы тоже учитываем, – сказал канцлер Одинцов. – А потому увеличение боевых возможностей нашей армии и усиление укреплений на западной границе не будут прекращаться ни на минуту. Но при этом в Берлине даже самые воинственные бабуины понимают, что в нынешней конфигурации Германия лишена союзников, заранее блокирована, и в случае конфликта с первичными участниками Брестских соглашений, не продержится и нескольких месяцев, каковы бы ни были ее первоначальные успехи. А мы при этом должны делать так, чтобы политическая конфигурация в Европе еще сильнее сдвигалась в сторону от войны, и немцы все больше думали о колониальных захватах в Южной Америке, и все меньше – о великом походе на Восток, где их будут хоронить пятерых под одним крестом. В желание всех прочих игроков урвать чего-нибудь из нашей зоны влияния я не верю. Британия переобременена колониями, затраты на содержание которых скоро превысят получаемую прибыль, а Франция парализована своим республиканским устройством и пессимизирована последними политическими неудачами.

– В ответ на сии высокомудрые речи, – сказала Алла Лисовая, – должна заметить, что политические акторы в своих решениях зачастую исходят не из рациональных, а из иррациональных мотивов. Это в бизнесе все понятно: «товар-деньги-товар», и вследствие операций – прибыль или убыток; а в политике по большей части работают застарелые национальные комплексы, предубеждения и новомодные политические теории, провозглашающие борьбу за мировое господство или такую же мировую демократию, что, собственно, одно и то же. При этом за начертанными на знаменах символами веры зачастую скрывается самая банальная алчность: и британцы, и французы строили свои колониальные империи ради ограбления заморских территорий, и сейчас в эту гонку стремятся включиться Германия и САСШ. Снимаю шляпу перед Павлом Павловичем – идея стравить между собой двух жесточайших хищников, чтобы тем самым ослабить их обоих, кажется мне достойной какой-нибудь особой Макиавеллиевской премии, которую следует давать за особо хитроумную политику.