Под знаком кометы - [80]

– В самом начале пресса объясняла народным массам, что если чуть-чуть поужаться с потреблением хлеба, то можно дотянуть до следующего урожая, – хмыкнул Одинцов. – А по факту получилось, что основные запасы муки и зерна в Третьей Республике принадлежат хозяевам жизни французов, то есть господам Ротшильдам, а те без малейшего содрогания воспользовались ситуацией и взвинтили цены до небес. В результате во Франции стала складываться классическая революционная ситуация, когда низы доведены до отчаяния и не хотят жить по-старому, а верхи утрачивают инструменты для сдерживания их ярости. Ведь армию и полицию тоже следует хорошо кормить, а средств на это нет, ибо хозяева жизни любят брать, но крайне неохотно отдают. Бюджет пуст, жалование чиновникам и офицерам задерживается, рационы в армии сокращены до минимума. Если хотите, мы можем вызвать сюда господина Ульянова, и он, как специалист, бегая из угла в угол (разве что не по потолку), разъяснит вам французскую ситуацию во всех подробностях.

– Нет уж, Павел Павлович, не надо господина Ульянова, – улыбнулась Ольга, вспомнив эмоциональные объяснения «вождя мирового пролетариата», – мне и ваших слов достаточно.

– В таком случае должен добавить, – сказал Одинцов, – что к более решительным действиям парижских деятелей подтолкнула… Будапештская Коммуна. Эти кадры возомнили, что и в Париже у нас есть такая же глубоко законспирированная организация, и что, мол, стоит вам щелкнуть пальцами, как случится всеобщее народное восстание, головы нынешних министров упокоятся в корзинах с отрубями, а на французский трон воссядет представитель бурбонской, орлеанской или бонапартистской династии. Монархический социализм российского типа постепенно стал входить в моду, ибо он исключает революционные эксцессы и следующий за ними период смуты, гражданской войны и прочих неустройств.

В ответ Ольга разразилась смехом, представив себе французских министров, напуганных ими же вымышленной угрозой.

– Грешно смеяться над больными людьми, – с укоризной вымолвил канцлер Одинцов, когда она просмеялась.

– Не могла удержаться, Павел Павлович, – сказала Ольга, утирая слезы, – уж больно смешно вы все это представили.

– Я бы заметил, – сказал тот, – что гораздо сильнее французских министров должен был пугать риск военного переворота, осуществленного каким-нибудь харизматичным генералом, провозгласившим себя Спасителем Отечества. Бывали, знаете ли, прецеденты – когда самая непотребная демократия через такие перевороты впадала в вопиющую военно-полицейскую деспотию. Так хозяева жизни спасают себя от народного гнева, подставляя под удар ничего не значащих статистов. А вот это уже будет не смешно. Диктатура латиноамериканского толка в Европе нужна нам даже меньше республики.

– Но все же единственная республика в Европе – это стыд и позор на наши монархические головы, – сказала императрица.

– Почему единственная? – удивился канцлер Одинцов. – А как же Швейцария?

– Швейцарцы – люди без амбиций, – отрезала Ольга. – Ты их не трогай, и они никого не тронут. Деньги из банка могут не отдать наследникам, если те не предъявят достаточных доказательств – это факт. Но и только. Ни организации политических убийств, ни попыток государственных переворотов, ни интриг, как бы разжечь войну поужаснее, с их стороны ждать не стоит. А с Францией уже были примеры подобного: то Робеспьер, то Наполеон Первый, то Наполеон Третий, то вот Клемансо – и каждый раз на нашу русскую голову.

– Робеспьера прикончили еще до того, как он успел доставить неприятности России, – сказал Одинцов, – но я, кажется, понимаю ход вашей мысли. По-латыни слово «Республика» обозначает «общее дело», но даже тогда, в позапрошлом тысячелетии, общим это дело было только для представителей патрицианских семей, заседавших в Сенате. Прямой аналог из нашей истории – Семибоярщина времен Смуты или наше ЦК КПСС при правлении Горбачева…

– Скажите, Павел Павлович, – с интересом спросила Ольга, – ежели древнеримский Сенат – это аналог Семибоярщины, то как Римская Республика смогла развиться в самое могущественное государство тогдашнего мира?

– Э нет, – покачал тот головой, – изначальный Сенат Рима совсем не походил на собрание избалованных бездельников, не поднимавших ничего тяжелее пергаментного свитка. Это были победители, полководцы, дипломаты и администраторы, которые силой оружия и продуманной политикой раздвинули границы своего государства от городских стен на половину тогдашней Ойкумены. И когда подобные качества из господ сенаторов стали исчезать, пришел Цезарь и учредил Империю. И тако же было с Советским Союзом нашей истории. Пока в Центральном Комитете Партии сидело поколение победителей, с боями прошагавшее под овеянными славой красными знаменами от стен Москвы до Берлина и Вены, СССР был грозен и несокрушим. Но как только их сменили люди глубоко вторичные, интриганы и наушники, рухнуло все и сразу, ибо они не умели биться даже за то, что считали своим, а уж попятить соседа с его земель для правителей времен Перестройки было и вовсе немыслимо. Что касается Семибоярщины, то предки сидевших в ней людей не создавали государство своими трудами и кровью. Великие государи Иваны Васильевичи Грозные, Третий и Четвертый, согнали силой оружия предков этой шоблы в одну большую кучу, обязав потомков бывших великих и удельных князей службой Московскому государству. Пережитки минувшей эпохи, не чувствовали они в себе ни сил, ни умений управляться с этой страной, а только гребли под себя кто сколько мог, как в старые времена.