Под знаком кометы - [29]

Закончив с хорвато-венгерскими отношениями, Франц Фердинанд перешел к сербско-хорватским делам. Сначала он, как австрийский император, подписал Указ об уступке Сербии Боснии и Герцеговины, и тут же, уже как хорватский король, заключил с представителем сербской королевы принцем Георгием Соглашение о территориальном размене хорватских и сербских земель. Мера любви хорватского общества к своему новому королю от последнего решения не уменьшилась, ибо Босния последний раз принадлежала Хорватии эдак с тысячу лет назад, а хорватские националисты-сербоненавистники пока еще были маргинальным[16] меньшинством. И в хорватском Саборе главной политической силой была коалиция сербских и хорватских партий, нацеленных на борьбу с мадьяризацией страны. Чтобы сербо-хорватская ненависть вспыхнула ярким пламенем, хорватам требовалось попасть под власть сербского короля Александра Карагеоргиевича и окружавших его великосербских шовинистов, которые оказались ничуть не лучше венгерских магнатов. Сербохорватский язык они, разумеется, не преследовали, но вот самостоятельности Загреб лишался напрочь, а в 1929 году, после государственного переворота 6-го января, первоначальное королевство сербов, хорватов и словенцев превратилось в унитарную Югославию, и следующую свою автономию хорваты получили только в социалистическом федеративном государстве Иосипа Броз Тито.

На этом с делами было покончено, и после пышного банкета с множественными переменами блюд и цветистыми заздравными речами вымотанную до предела монаршую чету отпустили на отдых в отведенные им апартаменты.

– Ты знаешь, милый, – сказала София, прижимаясь к своему супругу, – сегодня я действительно почувствовала себя королевой, любимой своим народом. Даже коронация в Праге была какой-то отстраненной – моим соплеменникам, как мне кажется, даже все равно, есть ли у них настоящий коронованный король. Господин Масарик – это такая тля, которая в лицо будет говорить тебе комплименты, и то же время прятать за пазухой отравленный нож. В Аграме совсем другое дело. Тут меня принимают как нечто данное свыше, с любовью и обожанием, и никто не воротит свой нос.

– В Петербурге от тебя, моя радость, тоже никто не воротил нос, – возразил Франц Фердинанд, – я же видел, что и русская императрица, и ее британская кузина Виктория и в самом деле считают тебя равной им по положению и происхождению.

– Петербург – это другое… – вздохнула София. – Там всех принимают такими, какие они есть. Такие уж обычаи завел у русских господин Одинцов. Императрица Ольга хоть и моложе меня на десять лет, но иногда я чувствую себя перед ней маленьким ребенком.

– С таким учителем, как мессир Пауль, это немудрено, – ответил Франц Фердинанд. – Когда я разговаривал с этим человеком, как говорится, глаза в глаза, то у меня мурашки бежали по коже от ощущения чего-то потустороннего. И русский князь-консорт – человек той же серии, только немного моложе. То ли посланец князя Тьмы, то ли во плоти Господень Ангел с пылающим мечом. А русская императрица каждый день ложится с ним в постель.

– Они там все такие, – согласилась София, – но на меня лично больше всего жути нагоняют господин Баев и оберст Элефант. Видно, что у этих людей руки по локоть в крови врагов русской императрицы, и жалости к своим жертвам они не ведают по определению.

– Сейчас они на нашей стороне, – сказал Франц Фердинанд, – и если бы это было не так, то сейчас бы мы с тобой не разговаривали. После того как на одном конце Европы кайзер Вильгельм испугался вступать в войну против стран Брестского альянса, а на другом конце была уничтожена Османская империя, самым простым решением для русской императрицы была бы война против нашей Империи с использованием в качестве плацдарма территории Сербского королевства. В этом случае поражение нашей армии было бы предопределено самой конфигурацией враждующих сторон. А если бы нам на помощь пришла Германия, то это только оттянуло бы неизбежную катастрофу. Но императрица Ольга выбрала совершенно иной политический ход. И не думай, моя радость, что ее супруг, брат, оберст Элефант или господин Баев были в оппозиции к этому решению. Совсем нет. Эти люди воевали и знают цену своей и чужой крови, в силу этого никогда не пойдут на войну, если дело можно решить миром.

– А как же Турция? – удивилась София. – На войну с ней русская императрица решилась с необычайной легкостью, и, более того, для этой войны у нее все заранее было готово. В Европе никто ничего не успел понять, а русские армии уже с неистовой яростью штурмовали Константинополь.

– Турция – это совсем другое дело, – вздохну Франц Фердинанд. – Турецкий Стамбул нужно было воспринимать как замок старого людоеда или логово дракона, похищавшего детей и девиц из окрестных селений. Мой дядя так не считал, но, по счастью, его время ушло, а я думаю совсем по-другому. Предстоит еще немало постараться для того, чтобы вверенное мне государство дожило до моей естественной кончины, а потом разделилось на составные части без войны и скандалов. А теперь, моя дорогая, давай ложиться спать. Завтрашний и последующие дни будут у нас очень трудными, и к этому надо как следует подготовиться, укрепив тело и дух.