Под волнами Иматры - [4]

Голова молодого человека кружилась от этого неистового, дикого движения. Непреодолимая мощная сила тянула его за парапет. Ревущее чудовище открывало ему свои объятия. А белая летняя ночь своим нежащим сумраком окутывала и бешеный водопад, и уныло торчащие скалы, и сосны на них, и этого одинокого, склонившегося над ним человека…

Глава 2

Загадка

Слуга, привезший в гостиницу Кудринского, спать не ложился. Новый постоялец, уходя к водопаду, сунул ему в руку столь щедрую подачку, что даже привыкший к обильным чаевым финн почувствовал к этому русскому необыкновенное почтение и решил дождаться, пока он вернется со своей прогулки.

Он прикорнул на деревянном диване в передней и забылся чутким сном, каким обыкновенно засыпают люди, спящие лишь урывками – только тогда, когда это бывает возможным.

Хлопанье калитки прервало его забытье. Слуга встрепенулся, но дремота все еще владела им, так что он еле-еле мог разомкнуть глаза.

В полусумраке передней вырисовывалась перед ним мужская фигура, стоявшая в самых дверях.

– Пожалуйста, я дожидался вас… – засуетился кельнер, – ключ от третьего номера у меня. Я провожу.

– Не нужно! – послышался ответ. – Могу я сейчас нанять лошадь?

Кельнер с большим недоумением поглядел на говорившего. Голос ему показался несколько иным. Звуки его были тверды, тогда как слуга ясно помнил, что тон голоса гостя, принятого им с вокзала, был дрожащий, болезненный. Однако мысль о том, что голос не тот, промелькнула и исчезла в одно мгновение: кельнер ощутил в руке крупную монету.

– Я хочу видеть Малую Иматру на восходе солнца, – не допускающим возражений голосом продолжал гость, – а поэтому должен отправиться немедленно…

– Но так поздно!… – пробормотал слуга.

– Что ж такое? Я заплачу, – было ответом.

– Не знаю, попробую…

– Не „не знаю, попробую“, а разбудите вашего кучера и как можно скорее подайте экипаж.

Новая монета, подтвердившая это решительное приказание, подействовала, наконец.

– Хотя это и трудно, почти невозможно, – отвечал, кланяясь, кельнер, – но я постараюсь.

– А я заплачу вдвое, втрое, черт возьми! – воскликнул гость. – Да идите же вы…

– А вы где изволите быть?

– Я подожду в саду…

Кельнер побежал исполнять неожиданное приказание. Подачка, как всюду в мире, так и здесь, действовала магически. И десяти минут не прошло, как запряженный в одну лошадь экипаж был уже подан. Заспанный, зевающий во весь рот кучер, поднятый со сна ожиданием щедрейших чаевых, вертелся на козлах, дожидаясь, когда сядет нежданный ночной пассажир.

А тот ожидал в саду, опершись головой о ладонь правой руки, локоть которой опирался на садовый столик. Поза эта изобличала состояние крайней задумчивости, в которую погружен был этот человек. Только появление кельнера привело его и себя.

– Экипаж подан! – доложил тот.

– А, хорошо! – последовал быстрый ответ. – Сколько я вам должен?

Слуга замялся.

„Совсем будто другой стал этот турист! – даже плечами пожал, думая про себя, кельнер. – Тот мямлил, а этот…“

– Ну, в чем дело?

– Я не знаю, как нам считать за комнату.

– Что еще? Почему не знаете?

– Вы изволили занять помещение, но не воспользовались им!…

– Это уж мое дело! За помещение я заплачу… Вот, довольно вам за все?

С этими словами говоривший протянул крупную финскую ассигнацию.

– Помилуйте, вам следует сдача! – засуетился слуга, увидав деньги.

– Разделите с вашим кучером… Итак, я еду… Может быть, вернусь к вам, может быть, прямо по железной дороге возвращусь в Петербург. Прощайте!

Он легко вскочил в одноколку.

– Еще, прошу извинения, всего только одно слово, – остановил его слуга.

– Что такое?

– Я позабыл вашу фамилию, имя и отчество… Чтобы отметить по книге, мне нужно вспомнить их.

– А! Меня зовут Алексей Николаевич Кудринский! Слышите: Алексей Николаевич, по фамилии Кудринский, из Петербурга. Запомнили? Ну, пошел!

Кучер, видевший, с какой щедростью Кудринский давал на „чай“, пробудился совсем и живо тронул лошадь. Одноколка задребезжала колесами по шоссе.

Слуга остался на крыльце и долго смотрел вслед удалявшимся. Видимо, какая-то мысль беспокоила его. Он не смог, впрочем, разобраться в своих впечатлениях и, наконец, энергично махнул рукой в ту сторону, где за поворотом шоссе скрылся экипаж.

– Фамилия и имя те самые, которые записаны, – пробормотал он, – какое мне дело о чем-либо думать? Разве я не получил более, чем следует? Почаще бы таких гостей! Пойду, задремлю немного, а то всем нам скоро подниматься придется…

Он побрел внутрь гостиницы, и скоро приют туристов погрузился в тихий сон.

Однако тишина продолжалась очень недолго. Первые лучи восходящего солнца застали всех в гостинице, кроме, конечно, гостей-туристов, уже на ногах.

Закипела обычная повседневная жизнь!

В каморке под лестницей мальчишка-прислужник начищал сапоги немногих постояльцев. Проснулись горничные. Зевая и потягиваясь, они набирали воду в кувшины, чтобы разнести их по первому требованию по номерам. Изредка уже раздавались звонки, призывавшие прислугу.

Словом, день начинался так же, как начинался он вчера, третьего дня, неделю, месяц, год тому назад.

Позднее всех поднялся Иоганн Ивинен, тот кельнер, который накануне чуть не до половины ночи провозился с приезжим, выказавшим столь эксцентрично свой восторг пред красотами Иматры. Он поднялся в тот день с трудом. Голова его болела и была тяжела, как свинцом налитая. Почему-то – Ивинен и сам не мог понять, – вчерашний гость не выходил у него из головы, и первым же вопросом Иоганна, как только им пошел к своим товарищам, было: