Под властью пугала - [82]

— И кто продает?

— Да есть богатые крестьяне, у них и мулы и лошади. Только тем и занимаются, что ездят в Берат за зерном.

— А как же те, у кого нет скота?

— Ну, о тех и говорить нечего. По горло в долгах, а платить нечем, ростовщики у них и землю, и дом забирают.

— Землю? У кого-нибудь и землю уже забрали?

— Не у одного.

— И что ж они делают без земли?

— Что делают? Собирают пожитки да спускаются вниз, в город. Кто ушел в Берат, кто — в Дуррес или в Фиери, а которые даже в Тирану подались. Думают, работу какую найдут, только нет ее, работы-то.

— Чем же они тогда живут?

— Откуда я знаю? Побираются.

Когда горец отошел, адвокат грустно покачал головой:

— Нет, это просто невыносимо. Вы только подумайте! Горец, наш храбрый, гордый, великодушный горец, настоящий богатырь, а до чего его довели — превратили в нищего! Ужасно!

— Да, в горах теперь не то, что прежде, — сказал Хайдар. — Бедность, куда ни кинь.

— Зогу и его клика должны ответить и за это!

— Перед кем ответить?

— Перед историей.

— История забывала людей повыше, чем Зогу и его компания, — сказал Хаки. — Нашим внукам некогда будет разбираться, что творил какой-то Ахмет Зогу со своими шавками.

— Да покарает их аллах… — проговорил Хайдар.

— От истории да от аллаха ждать нечего. Если мы сами с ними не рассчитаемся, никто за нас этого не сделает.

— Опять ты на политику все повернул, Хаки, — рассмеялся Хайдар. — О чем бы ни говорили, ты все равно на нее свернешь.

— У кого что болит, джа Хайдар.

— Да бросьте вы эту политику, сами себя губите.

— Ты прав, джа Хайдар. Кто нынче занимается политикой, непременно в грязи перемажется, — сказал адвокат. — Знаешь, Хаки, наша политическая арена как футбольное поле после дождя. Играть на нем — значит непременно запачкаться. Если даже и не упадешь, все равно руки-ноги в грязи будут. Единственная разница — политики не руки да ноги марают, а свою биографию.

— Уж не жалеешь ли ты, что занялся политикой, а, господин адвокат? — с иронией спросил Хаки.

— Занялся, а что получил? Сижу уже третий год, а когда выйду отсюда, сам не знаю. Да и выйду, все равно нелегко будет. Ну а ты что имеешь от этой политики? Тоже тут со мной сидишь. Нет, Хаки, лучше подальше от политики. Может быть, завтра солнце пригреет, туча разойдутся, тогда и политика будет не такая грязная.

— Завтра! Да как ты не поймешь, что у нас это завтра наступит не через двадцать четыре часа, а через двадцать четыре года, а может, и совсем не наступит, — горячился Хаки. — Нет, Халим. Не заниматься политикой — значит позволить Зогу и его своре творить все, что им вздумается. А по-моему, нам следует еще больше заниматься политикой, и не только нам — всем!

— И крестьянам тоже? — вмешался Хайдар.

— Всем.

— Нет, политика не для нас. Нам есть нечего, куда уж тут до политики.

— Потому и надо заниматься политикой, что есть нечего.

— Как будто она накормит! — усмехнулся адвокат.

— Накормит! Если когда-нибудь крестьянин перестанет голодать, так только благодаря политике! Судите сами. Почему у крестьянина нет хлеба? Потому что нет земли. А почему у него нет земли? Потому что земля у беев. Как отобрать землю у беев? Сами они ее не отдадут. Значит, только силой. Но беи сильнее, у них власть, у них Ахмет Зогу. Значит, сначала надо свергнуть Ахмета Зогу. А чтобы свергнуть Ахмета Зогу, крестьяне должны действовать заодно. А что их объединит? Политика…

Хаки с адвокатом спорили таким образом почти ежедневно, иногда дело доходило чуть ли не до ссоры. Адвокат укоризненно говорил Хаки:

— Вы, коммунисты, слишком уж все упрощаете. А политика, Хаки, — дело очень сложное.

— Вовсе нет, — отвечал Хаки. — Ее только выставляют сложной, запутанной, чтобы отпугнуть простых и необразованных людей. А она вовсе не такая и сложная…

— Знаю, знаю, ты нам объяснял: с одной стороны, рабочие и крестьяне, а с другой — буржуазия и беи, так?

— Вот именно!

Но сколько они ни спорили, сколько ни сердились друг на друга, Лёни заметил, что они постоянно сходятся опять. Сам он во всем был согласен с Хаки, но, случалось, не понимал, о чем идет речь, а потому не мог и определить, ошибается адвокат и на этот раз или нет, потому что Хаки и Хамди внимательно его слушали, кивая в знак согласия.

Однажды, подойдя к ним, он услыхал, как адвокат сердито говорит:

— Да это же верх подлости! Вы только посмотрите, как прямо у нас на глазах фальсифицируют историю! Заставляют всех от мала до велика восхвалять Ахмета Зогу и его патриотизм! Подумать только, у них даже Фейзи-бей Ализоти, Джафер-бей Юпи и остальные беи стали патриотами! А ведь при султане, когда эти негодяи были всесильны, они не только стыдились своего албанского происхождения, но и пускали в ход все средства, чтобы уничтожить само понятие албанской нации. Они преследовали албанцев!

— Ну чего ты горячишься, Халим? — смеясь, прервал его Хаки. — Вот будет твоя власть, напишешь историю, как тебе захочется.

— Я не понимаю только одного — ведь есть такие, которые действительно боролись во имя Албании, были патриотами, как же они-то поддерживают этих подлецов?

— Не понимаешь? Да ведь они как плющ на большом дереве: поддерживая всю эту сволочь, они заодно и свои делишки устраивают. От кого они кормятся, как ты думаешь?