Под ветрами степными - [46]

А дождь то стихал, то снова начинал сверкать тугими нитями. В разрывы несущихся облаков солнце радостно озаряло умытую землю, Анатолий посматривал вверх и улыбался своей удивительной, хорошей улыбкой. Его юное лицо было мокро от дождя, а честные улыбающиеся глаза говорили, что очень хорошо все это — Оля, солнце, дождь и черная, напитавшаяся влагой земля, в которую вложен и их труд.

Галя Старцева не успевала три раза в день кормить бригаду. Она ежедневно ложилась не раньше двенадцати, а в три часа утра снова была на ногах: к шести завтрак должен быть готов.

Владька старался лишний раз не попадаться Старцевой на глаза, но все равно дня не проходило без стычки с нею.

Кормила она его в последнюю очередь. Ставила перед ним тарелку, а сама, прислонясь к стене и глядя на него в упор своими большими черными глазами, вокруг которых легли темные круги от усталости, начинала допытываться, что Владька себе думает относительно кухни.

— Галочка! — умолял ее Владька. — Хоть сейчас не порти мне настроения. Что я могу сделать?

Лично он, безусловно, ничего больше сделать не мог. Когда у него была хоть одна свободная минута, он рубил дрова, а вечерами частенько сам возил ужин в поле.

Просто надо было на кухню ставить еще одного человека. Этого человека нашла сама Старцева.

Она съездила на центральную усадьбу и уговорила Нэлю Бажину, которая работала лаборанткой. К вечеру в тот же день Нэля перебралась в молодежную бригаду и приступила к своим обязанностям второй поварихи.

Когда Владька поздно ночью вернулся с поля и по привычке пинком открыл двери кухонного вагончика, он остановился на пороге. У плиты в белом переднике орудовала Нэля.

Он стоял перед ней в распахнутой блестящей черной стеганке, в сдвинутой на затылок шапке, из-под которой выбились густые вьющиеся волосы, с темным вымазанным маслом лицом и неловко опущенными руками.

— Спасибо, Нэлюшка! — наконец сказал он ей.

Все последние дни сева я провел в молодежной бригаде. Вечером на следующий день после поездки на совещание в район в бригаде Владьки оставалось невспаханным рядом с бригадой одно небольшое поле, которое прозвали «буграми», потому что проходит оно по неровному краю Аверина лога. На пахоту «бугров» досталось идти одному Юльке Четвертакову: все остальные были заняты на севе. Владьке жалко было посылать на это очень неудобное поле с короткими гонами Четвертакова. Юльке все время не везло: пока пахота шла на полях с хорошими длинными гонами, он со своим трактором провозился на центральной усадьбе.

Суртаев объясняет Юльке, в каком направлении надо пахать, а Юлька, с усталым лицом и черными блестящими руками, сидит, прислонившись к стене вагончика вихрастой головой.

Когда Владька кончил давать указания, Юлька устало спросил:

— Прицепщика не дашь?

У Владьки ни одного свободного человека нет. С Юлькой еду я.

Юлька здорово изменился за этот год. Он высокий и худой, чуточку сутуловатый, каким был и в школе. Но в движениях его, в лице, в манере говорить появилось что-то новое, сдержанное, уверенное и собранное. Это новое было и в том пружинном, щеголеватом движении, которым он, взявшись рукой за дверцу кабины, одним махом очутился в ней. Новое было в его манере улыбаться одними глазами и краешком губ и в односложных, лаконичных его ответах — ответах уставшего рабочего человека.

— Как живешь, Юлька? — громко спрашивал я его, стараясь перекричать шум мотора и дребезжание кабины.

— Ничего!

Думаю, что же еще спросить его.

— Трактор сейчас хорошо у тебя работает?

— В норме!

— А как заработок?

— Порядок!

Я прекращаю расспросы. Едем молча. Юлька ведет трактор напрямик, через лога. Руки его непрерывно трогает рычаги. Чуть наклонившись вперед, он внимательно смотрит на едва заметный след, по которому нам надо ехать.

Я смотрю на него сбоку, и он, чувствуя это, вдруг широко улыбается удивительно симпатичной знакомой улыбкой.

И хотя мы больше ни о чем не спрашиваем друг друга, я чувствую, что и в самом деле у Юльки, нашего веселого, доброго моряка, сейчас все в порядке.

Трактор в темноте круто разворачивается у плуга, я вылезаю, чтобы его прицепить. Юлька напряженно смотрит в заднее стекло, осторожно подпячивает трактор. Потом вылезает и коротко объясняет мне обязанности прицепщика.

Гоны на поле идут с запада на восток. На востоке небо черное, с редкими, проглядывающими в облаках звездами. А на западе долго светится над горизонтом узкая полоса. С каждым гоном она становится все бледнее и бледнее, потом исчезает совсем. И с каждым новым гоном начинает светлеть небо на востоке.

Время тянется медленно, и к утру становится нестерпимо холодно. Юлька то и дело оборачивается и смотрит, на месте ли я. Видимо, боится, что засну и свалюсь с плуга.

Справа черная свежая полоса пашни с каждым гоном становится все шире, все светлее делается небо на востоке. И когда кругом все посерело и будто застыло в напряженном ожидании того мгновенья, от которого начнется настоящее утро, мы с Юлькой одновременно задремали и одновременно же проснулись, потому что трактор вырвался из борозды и сделал большой огрех.

Юлька остановил трактор, вылез и признался, виновато улыбаясь, что задремал. Решили сделать перекур.