Под стягом Габсбургской империи - [128]

Я покинул контору и направился прямо к герру Шульцу. У него имелись новости. В соседнем кафе мы выпили по кофе со льдом (великодушно оплаченному герром Шульцем, так как в середине недели я уже оказался без средств), и он посвятил меня в детали.

— Рад сообщить, мне кое-что удалось для вас организовать. Мой друг-судовладелец зафрахтовал самбук [81], чтобы доставить вас сегодня же вечером в Аравию. Вам придется лишь добраться до побережья в нескольких километрах к югу отсюда. Я нанял проводника и мулов — и еще подкупил местных, они продолжают за вами следить.

— Герр Шульц, мы будем вечно вам обязаны, если сможете вытащить нас из этой гнилой дыры. Но что нам делать, как только мы достигнем аравийского берега?

— Я сожалею, но это все, за что в сложившейся ситуации я могу поручиться и предложить вам. Как вы уже выяснили, сейчас нет ни малейшей надежды пройти через Суэцкий канал, даже если итальянцы и надумают дать разрешение. Британцы не только требуют списки пассажиров от нейтральных судов, но и производят обыски. Турция хотя бы воюет на нашей стороне.

— Но куда нам направиться? Как я понимаю, Аравийский полуостров довольно большой.

— Шкипер самбука высадит вас на берег у места с названием Аль-Кунфуда. Британцы и французы блокируют побережье довольно плотно, но он уже совершил несколько поездок и всякий раз сумел их обойти. Как только окажетесь там, вступите в контакт с турецкими властями — я дам вам письмо, двигайтесь на северо-запад, лучше всего в Медину. Как только окажетесь там, остальное будет легко.

— А как далеко от Аль-как-там-ее до Медины?

— Приблизительно четыреста пятьдесят километров по пустыне, хотя есть караванный маршрут, как я понимаю.

— Мы сможем рассчитывать на помощь от турок, которых вы знаете на том берегу Красного моря? Насколько мне известно, османских чиновников в Аравии встретишь не всюду, это еще мягко сказано.

— Трудно сказать, — поджал губы консул, — я бы оказал вам дурную услугу, если бы дал понять, что все будет легко. Как вы и говорите, турецкая власть в Хиджазе всегда была лишь номинальной даже в лучшие времена, а из отчетов, что мы сейчас получаем, у них, похоже, что-то вроде мятежа. Я понимаю, что бросаю вас в змеиное гнездо. Но что еще вам остается? Итальянцы вскоре собираются вступить в войну на стороне наших противников, и когда это произойдёт, то просто схватят вас и засадят в тюрьму до конца войны.

Соображения герра Шульца относительно нарушений законности и правопорядка в Хиджазе подтвердились сразу же, как только мы через двое суток выбрались на берег на пустынном пляже к северу от Аль-Кунфуды и по колено в воде с ботинками на шее побрели к берегу.

Капитан самбуки, одноглазый эпилептик, прошляпил порт в темноте, и за нами увязался паровой баркас, пока начавшийся очень кстати шквальный дождь не позволил нам скрыться. У каждого из нас было по маузеру, любезно предоставленному герром Шульцем. У меня также имелся дешевый карманный компас, небольшая карта западной Аравии и холщовый пояс с австрийскими золотыми монетами по двадцать крон, который был на мне всю дорогу от Циндао. Вот и вся подготовка к последней стадии путешествия домой, не считая одежды. И всё же приятно было чувствовать прибрежный песок под ногами и знать, что впервые с тех пор, как мы покинули Циндао, мы вернулись на дружественную территорию.

Нужно сказать, это дружелюбие проявилось не сразу. Когда мы пересекали линию дюн, вдалеке на берегу появился отряд из шести всадников. Они собрались в кучку и некоторое время совещались, затем легким галопом поскакали к нам. Считая их турецкими разведчиками, посланными нам навстречу, я ринулся к ним, с криками и размахивая руками, пока пуля не взметнула фонтанчик песка у моей ноги. Мы нырнули в ложбину между дюнами, а я замешкался, доставая деревянную кобуру, которая служила своего рода прикладом для пистолета.

Некоторое время всадники кружили вокруг нас, иногда стреляли, а мы сделали пару ответных выстрелов. Это продолжалось около часа, наездники становились наглее и подбирались ближе, копыта лошадей проваливались в песок — пока они внезапно не умчались прочь быстрым галопом. Озадаченный, я привстал и увидел большую группу всадников, подтягивающихся к нам с противоположного направления. Когда они подъехали ближе, я насчитал около двадцати солдат.

Первым порывом стало желание поприветствовать их как наших спасителей, но после предыдущего столкновения я проявил большую осторожность. Они походили больше на регулярную конницу, а не простых грабителей, но какой национальности — не совсем понятно. Они носили темно-синие кители и красные шаровары, и насколько я мог разобрать, белый головной убор, покрывающий шею. Внезапно мне пришло в голову, что они могут быть частью французского десанта, алжирских спагов [82] или подобной экзотической колониальной конницы. Вот будет забавно, подумал я, если, не успели мы высадиться на османскую территорию и пройти сотню метров, как нас захватит французская армия.

Но кем бы они ни были, нам придется с ними столкнуться. Трое вооруженных пистолетами мужчин, вероятно, могли задержать шестерых нерешительных арабских воров хотя бы на час; но у них нет ни единого шанса противостоять регулярным войскам с карабинами и саблями. Я двинулся к ним, и старший офицер осадил коня перед остальными. Некоторое время мы рассматривали друг друга. Головной убор, как я заметил, был не белой фуражкой с козырьком, а своего рода разновидностью арабского головного платка. Судя по чертам лица, офицер совершенно точно был арабом. Он небрежно отдал мне честь.