Под солнцем тропиков. День Ромэна - [34]
— Рано еще, пионер, говорить им всю правду о духах. Слишком сильна у них вера в духов. Они меня не поймут и не поверят мне. Достаточно того, что я им сказал, а я сказал, если ты понял, что все духи прогнаны мной из области Ковровых Змей. Здесь даже старики мне охотно поверят, и они поверили, будь спокоен, ибо кому ж, за исключением профессионала-чародея, доставляет удовольствие валандаться с капризными духами?.. И вот, пройдет время, соплеменники мои понемногу забудут о существовании какой бы то ни было сверхъестественной силы, а я буду поддерживать их в таком убеждении всей силой своего разума и всем своим авторитетом, и когда они забудут, я открою им новую истину: все духи, скажу я им в одно прекрасное время, все духи, и добрые и злые, передохли в голодное время года, ха-ха! Надо быть диалектиком, пионер, чтобы успешно вести агитацию. Без диалектики сядешь в галошу на первых же порах. То же и в вопросе об обрядах. При данных условиях и в данное время не все обряды — вредны, есть среди них и несомненно полезные — для нас, разумеется. Например, обряды посвящения, в особенности третий — испытание огнем. Разве он не закаляет воли, разве не производит он отбора среди юношей, разве он не служит дикарям поводом к соревнованию, ведущему в свою очередь к выделению крепких и стойких молодцов? Несомненно, он полезен при данной обстановке, и против него я не поведу сейчас никакой агитации…
Речь Бамбара-биу прервал Умбурча, шепотом посовещавшийся предварительно с остальными охотниками.
— Должны ли мы, — начал он, — если твое предсказание насчет интихиума оправдается, должны ли мы не верить больше старикам и не подчиняться их многочисленным запретам, как: запрету перехода с одной охотничьей области на другую, запрету брать себе жен в своей общине или в своей брачной половине, запрету охотиться на своего предка, Коврового Удава, в запрещенное время года и другим?
— Вы будете подчиняться старикам по-прежнему, — твердо и непреклонно отвечал Бамбар-биу, — но с сегодняшнего дня вы свободны в отношении обряда интихиума. Если вас будут звать, не идите, но я думаю, старики наши настолько умны, что сами теперь забросят интихиум и вас к нему, поверьте, принуждать не станут. Что ж касается запретов, то они пока остаются в силе. Я сказал: пока. Когда я узнаю от «книг», что какой-нибудь запрет так же бессмыслен, как и интихиум, я сообщу об этом вам и старикам, и мы сообща изменим или совсем снимем его… Слушайте меня, Ковровые Змеи, сейчас придут старики, я уже>: слышу шуршание их ветхих ног, вы должны встретить их почтительно, как всегда, даже в том случае, если они откажутся перенести интихиум на предзимнее время. Ведь они не отвечают за наших предков, установивших этот глупый обряд, они отвечают только за то, что до сих пор были недостаточно умны, но в этом не их вина…
Пятнадцать стариков, удрученных и взволнованных, показались из-за хижин. Один алатунья Илимми сохранял по-прежнему гордую свою осанку и спокойный взгляд. Их приближение встретили стоя и молча, и в глазах ожидающих горел столь яркий интерес, что сам алатунья, на кого устремились эти глаза, поперхнулся, когда начинал свой ответ.
— Слушайте, братья. Совет стариков с горячим сердцем обсуждал предложение нового чародея. Оно очень заманчиво, это предложение, — наш чародей великого ума человек, но… оно неисполнимо… Если наши предки, которые более велики, чем мы, не могли передвинуть интихиум с одного времени года на другое, тем более не можем этого сделать и мы. Мы боимся, что за такой проступок духи опрокинут страшную свою месть на головы наши и на головы наших детей. Мы отказываемся твердо и навсегда…
— Мы подчиняемся, — за всех отвечал Бамбар-биу, скрывая под маской бесстрастия пламенно-буйную радость победителя.
2. Пионер Петька пионерит
— С твоим прибытием, о пионер, новая эра открылась в жизни моих темнокожих братьев. Знаешь ли ты это, маленький бамбар Петух?
Петька сидел в шалаше между поэтом Дой-ной, оправившимся после ранения, и новоявленным чародеем, который, окончив свою торжественную фразу шутливым вопросом, замкнул уста в ожидании ответа и открыл кожаную сумку-футляр из-под бинокля. Сумка тотчас обнаружила часть своего скромного содержимого в виде инвалидной гребенки и осколка зеркальца.
Петька не спешил с ответом. Сквозь многочисленные вентиляторы шалаша круглая луна пятнала его лицо и грудь холодными серебряно-голубыми зайками, и он думал о луне. О том, как она громадна здесь, под тропиками, как высоко-отвесно подвешен ее диск, как ярок ее свет и как глубоко черен бархат неба, просвеченный миллиардами незнакомых звезд. При свете луны Бамбар-биу свободно делал себе строгий пробор на янтарно-желтой голове, а Петька только что записал в блокноте новые два слова с языка племени Урабунна: «унгунья» — место для собраний мужчин в становище и «эрлукуира» — такое же место для незамужних женщин и детей.
С ответом он не спешил и потому еще, что совсем непонятна была ему торжественная фраза «ветрогона», приправленная шуткой, и потому, что, обследовав мысленно истекший день, он не нашел в нем ни одного признака «новой эры». Очевидно, балия издевался по обыкновению.
