Под солнцем Мексики - [32]

Вверху с плоской крыши открывается вид не только на всю крепость Улуа, но и на окружающие подходы и подъезды. В случае побега в узника могли стрелять из пушек, стоявших на плоской крыше крепости.

Спускаемся вниз и заглядываем в каменную каморку, занимающую всего полтора квадратных метра. У нее металлический продырявленный потолок.

— Душевая? — простодушно осведомляюсь я.

— Что вы, — усмехается Франко, — это карцер для провинившихся узников. На голову сверху лилась холодная вода, стекавшая потом в щель пола. Человека мучили неделями. Многие гибли здесь от пыток.

Вот общая камера для вновь прибывших. Чаще всего это была команда пиратского судна. В стене каменная щель окна. В него вставлен железный прут. Двери — из чугуна.

Громкое эхо шагов сопровождает нас в пустых коридорах.

— Скажите, — спрашиваю я Франко, — удалось ли все-таки кому-нибудь отсюда бежать?

— Да, по преданию, отсюда сбежал один пират. Он сидел в одиночной камере первого этажа. Окно ее выходило на залив. Узник заранее подпилил металлический брус в окне. Однажды разразился ураган. Волны подступали к окну и заливали камеру. Дождавшись ночи, заключенный вынул брус из окна и вплавь добрался до противоположного берега залива.

Кроме пиратов в Улуа томились индейцы и привезенные из Африки непокорные рабы. Попадали сюда и политические враги.

В стенах крепости совершались жестокие пытки и расправы.

Покинув мрачные казематы Улуа, мы облегченно вздыхаем. Светит солнце, в гуще деревьев щебечут птицы. На скамье около детских колясок сидят старушки. Подросток несет на голове корзину с фруктами.

— Улуа — это чудовищно! — как бы отвечает на мои мысли Франко.

Возвращаемся в центр Веракруса. Под тенью акаций раздаются мелодичные звуки маримбы. Из окон собора слышится церковное пение. Навстречу нам бежит стайка подростков с ящичками для чистки обуви…

У РЫБАКОВ

На берегу залива замечаю ресторан для рыбаков. В нем меньше света, но зато просторно. Где же посетители? А вот и они. Рыбаки несут из лодок корзины с живыми креветками, трепещущую рыбу. От их одежды пахнет просмоленными канатами и рыбьим жиром.

Помыв наскоро руки, рыбаки садятся за столы. Возле печей хлопочут стряпухи. Они озабочены, спешат и поэтому бранятся. Шутка ли — накормить сразу три десятка проголодавшихся моряков после ночевки в океане.

Стены тут из небеленого камня. На скамьях вдоль стен сидят люди в комбинезонах, рубахах апаш и в полосатых тельняшках. Здесь весело, все друг друга знают, слышен смех, шутки. Появляются сковороды с рыбой. К ним поданы помидоры, лук, перец, апельсины и кокосовые орехи. На блюдах тамалес — кукурузные листья с начинкой из теста, сваренные на пару. Рыбаки принимаются за еду. Тут так пахнет жареным луком, рыбой, апельсинами и еще чем-то невыносимо аппетитным, что я завидую их простой пище. Седой негр играет палочкой на стеклянных стаканах. В перевернутую шляпу летят кинутые на ходу медяки.

Покидаю ресторан и иду вдоль пирса.

Передо мной открытые двери другого, более фешенебельного ресторана. Его стены покрашены в ярко-голубой цвет. Здесь весело и шумно. Пробираюсь между столами через загороженные стульями узкие проходы к свободному столику. В ресторане таинственная полутьма, освещение свечное, и поэтому тени от фигур людей пляшут на стенах, потолке, на раскрашенном распятье, стоящем в углу зала. В воздухе стоит сизый туман от табачного дыма, пахнет рыбой, вареными креветками.

В тесном, переполненном ночном ресторане все же нашлось место и для группы музыкантов и певцов — марьячис. При первых же аккордах публика не выдерживает, раздвигает столы и становится вокруг своих любимцев. Четверо гитаристов под аккомпанемент домры и бубна играют веселую плясовую. Две девушки с гладко зачесанными назад волосами, собранными в пучок, кружатся в такт музыке. Их кофточки ярки, развевающиеся юбки колеблют пламя свечей, в руках танцовщиц стрекочут кастаньеты. В танец включаются два кавалера. Широкополые сомбреро, энергичные лица, белые зубы, усики тонкой полоской — все подчеркивает их красоту.

Красота движений в такт музыке, молодость и задор танцующих передаются окружающим. Они что-то кричат, смеются, хлопают в ладоши. Замечаю, что и сам отбиваю такт ногой и вместе со всеми рукоплещу. Я оглядываюсь. Хозяин ресторана, сняв ножницами нагар со свечей и испачкав стеарином руки, бесцеременно вытирает их о шерсть собаки, случайно подвернувшейся ему под ноги. Затем, попробовав на ноготь острие кривого ножа — мачете, срубает им наотмашь скорлупу кокосового ореха. Задыхаясь от чрезмерной полноты, хозяин таращит глаза на очередной орех, решая, как лучше, размахнувшись, отсечь скорлупу, чтобы обнажить мякоть. Засучив повыше рукава, он сильно бьет мачете по скорлупе. Еще удар — орех готов к подаче. Подоспевший официант протыкает острием ножа нежную ткань мякоти и вставляет в нее бумажную трубочку. Мои соседи начинают тянуть из ореха сок.

Даю знак хозяину. Тот ответно подмигивает. Кокосовый орех передо мной. Сок чуть вяжущ, приятен, утоляет жажду, а главное — стерилен.

За соседним столом сидит дородный сеньор в окружении целой батареи распитых бутылок. В углу его рта сигара, усы полоской до середины щек, брови, как у совы. Таким с детства я представлял себе пирата. Кто он: мукомол, сахарозаводчик или плантатор?