Под сенью волшебной горы - [13]

В загадке происхождения языка кроется интереснейшая проблема, которая тесно связана с человеческой способностью осмысливать мир и сообщать другому человеку о своих ощущениях, открытиях.

И по мере овладения русским языком во мне росло прекрасное чувство не только соприкосновения с великим языком, но чувство гораздо большее – как бы ощущение собственного продолжения в том неизведанном, что становилось понятным с каждым узнанным русским словом.

Советского человека за рубежом часто называют русским.

Со мной такое довольно часто случалось. Это было в далеких африканских странах, в Канаде, в университетских городках Западной Европы, в жарком Вьетнаме.

По дороге с юга в Ханой мы остановились возле деревушки, привлеченные необычным сборищем. Слышалась музыка, реяли флаги. Возле бамбуковых хижин были раскинуты военные палатки, а под навесом стоял покрытый кумачом стол. Праздновали новый урожай риса. Одновременно демонстрировали боевую готовность народного военного ополчения. Мы вошли в одну из палаток, где девушки готовились к выступлению – разучивали хоровые песни. Едва только они услышали русскую речь, как сразу все внимание тут же переключилось на нас. "Льен-со! Льен-со!" – послышалось вокруг. Так называют во Вьетнаме советских людей, русских людей. И первое, что нам пришлось сделать в этой военной палатке, заполненной до отказа юными девушками в военной форме, – это спеть русскую песню и прочитать русские стихи.

Сколько я видел во время путешествий склоненных над русской книгой разных голов – покрытых русыми волосами, черными прямыми, черными курчавыми, и седыми, и даже лысых, – люди изучали русский язык!

Интерес к великому языку за последние годы стал таким сильным, что приходится посылать преподавателей русского языка даже в такие далекие дали, как Эфиопия.

Русский язык звучит на самых далеких окраинах планеты – по радио, по телевидению, над полями, над лесами, над океанскими просторами, в джунглях тропиков и в космическом пространстве.

Как-то мы побывали на курсах русского языка при советской постоянной выставке в Аддис-Абебе. Аудиторию заполняли в основном молодые юноши и девушки. Они старательно выводили в своих тетрадях русские слова, буквы, произносили незнакомые звуки. Глядя на них, я вспоминал свое далекое детство, затерянный в снегах Уэлен. Вспоминал себя, своих товарищей, склонившихся над тетрадями и книгами, каше жгучее, казавшееся тогда неисполнимым желание овладеть русским языком.

Я подошел к одному из парней, заглянул через плечо в его тетрадку и прочитал знакомое слово. Парень посмотрел на меня, улыбнулся и произнес:

– Хорошо!

Наверное, так же, много-много лет назад, я произнес это прекрасное русское слово, соединив его с русским хлебом, с круглой, теплой румяной буханкой, выпеченной русским пекарем Николаем Павловым, который, вынимая из печи формы с испеченным хлебом, произносил вкусно, округло:

– Хо-ро-шо!

СТИХИ

Когда я пошел в первый класс, моя тетя уже заканчивала семилетнюю школу, и, на мой взгляд, ее образованность была для меня недосягаемо высокой. На пути к высотам науки лежали разные препятствия, которые мне казались куда более трудными, чем сам гранит науки. И среди них – необходимость стричься. Мой дядя не умел обращаться с ножницами, и он попросту брил голову остро отточенным охотничьим ножом. Не то что стричься таким образом, но и смотреть на это было страшно. Волос падал к дядиным ногам с каким-то треском, как бы выстреливаясь из-под лезвия.

Прежде чем идти в школу, надо было пройти через эту экзекуцию.

Потом шли другие, менее страшные, но не менее трудные препятствия, вроде обязательного ежедневного умывания и чистки зубов.

Но впереди были соблазны, которые притягивали с такой силой, что я готов был подвергнуться любой пытке, чтобы только узнать, что это за ними, за картонными обложками, за этим профилем, тисненным на матерчатой корке большого тома, что за этим коротким, похожим на легкий вздох словом – Пушкин.

Это имя впервые я услышал от своей тетки, спросив, что написано в этих одинаковых томиках или в этой большой книге с неинтересными картинками, заключающими в основном портреты далеких красавиц, портреты мужчин со смешными бородами, с волосами, растущими на щеках. Написаны были эти книги совершенно необычно, и я, воспитанный в бережливом отношении к любому клочку бумаги, аккуратно собиравший чайные обертки и конфетные фантики, поражался расточительному использованию страницы, где строчки не шли от края до края листа, как в обычных книгах, а занимали лишь середину. Такое неэкономное расходование бумаги удивляло меня, но в то же время я смутно догадывался о том, что так и должно быть. Тетя уехала учиться в Анадырское педагогическое училище и не могла ответить на мои вопросы.

Поэтому я спросил об этом нашего учителя Ивана Ивановича Татро.

Недавно, побывав в Уэлене, я встретил своего первого учителя, уже сильно постаревшего, поседевшего. Татро, шел мне навстречу, опираясь на короткую палку. Мы с ним посидели на завалинке первого деревянного дома в Уэлене, где тогда помещалась школа.

Мы вспомнили наш разговор о Пушкине.