Под сенью благодати - [31]

Его приняла Сильвия, — она была одна в маленькой голубой гостиной первого этажа. Она сказала, что вскоре после полудня Грюндель заехал за Жоржем и они вместе отправились в Лилль на машине Юбера.

— Мне тоже надо было бы поехать с ними, — заметила она. — Я уже несколько недель не была у парикмахера, но…

— Я рад, что вы остались, — сказал Бруно. — Мне как раз хотелось поговорить с вами.

Слова эти непроизвольно сорвались у него с языка, и он почувствовал, что краснеет. Смутившись, он стиснул руки так, что хрустнули суставы. Но, к счастью, Сильвия, казалось, не торопилась узнать, что он хочет сказать ей. Она поднялась и поставила на проигрыватель пластинку с сонатой Моцарта.

— Вы, наверное, хотели рассказать мне о ваших боксерских подвигах, — с легкой улыбкой предположила она. — Жорж говорил мне, что вы отчаянно дрались, и, кажется, из-за женщины.

— Да что вы, вовсе нет, — поспешно возразил Бруно. — Просто один из наших взял мой дневник, я хотел отобрать и…

Он колебался, не зная, можно ли довериться ей, рассказать обо всем, но она не дала ему времени для раздумья.

— О, я вовсе не прошу у вас объяснений. Вы потом расскажете обо всем вашему другу Жоржу.

— Я не могу назвать Жоржа другом, — возразил Бруно. — Ни Жоржа, ни кого-либо другого. У меня вообще нет друзей и никогда не было. Я живу один в своем углу, со своими мыслями и мечтами… — Он посмотрел на Сильвию, увидел, что она улыбается, и осмелел. — А вот с вами все иначе: мне, который вообще никогда не откровенничал, вдруг захотелось говорить с вами, рассказывать о себе. Мне кажется, что вы меня поймете.

Каждая фраза давала Бруно возможность сказать Сильвии, что он любит ее. Им овладело искушение, оно манило, прельщало. Но он с наслаждением затягивал игру и, почувствовав, что заходит слишком далеко, тотчас отступал, оборвав фразу на полуслове. К тому же его волновало ощущение, внутренняя уверенность, что Сильвия видит его насквозь. Она, казалось, поощряла его излияния и в то же время боялась их. По рассеянности она забыла сменить пластинку, и в наступившей тишине слышалось лишь тихое шуршание иголки проигрывателя.

— Вы правы, Бруно, — сказала она, — я часто понимаю вас, но не всегда. Взять хотя бы ваш бунт против святых отцов, против религии… Я, например, была бы ужасно несчастной, если б лишилась веры. Я люблю чувствовать себя членом огромной семьи католиков, быть окруженной верующими. Мне тогда как-то спокойнее, безопаснее.

Она встала и прошла в полосе солнечного света, падавшего из окна, — тень ее скользнула по ковру. Остановив проигрыватель, она принялась искать в шкафчике новую пластинку. Она взяла ее наугад и с минуту слушала музыку, стоя неподвижно, нервно перебирая кораллы ожерелья. Это был концерт Брамса; но музыка тоже как бы говорила о страсти, переполнявшей Бруно, о его необычной суровой чистоте, о его ожидании. Воцарилось напряженное молчание, непереносимое и сладостное. Когда их взгляды встречались, они поспешно отводили глаза. Наконец она внезапно остановила вращавшийся диск и предложила прогуляться по саду.

Воздух был очень мягкий, прозрачный, почти теплый, и, хотя Сильвия, проходя мимо вешалки, взяла свитер, она не стала его надевать. Они обогнули большую лужайку, расстилавшуюся за домом. Когда они переходили через пруд по металлическому мостику, каблук Сильвии застрял между двух прогнивших досок; ей пришлось опереться на руку Бруно, чтобы надеть туфлю. Со смехом она принялась рассказывать о том, что Жорж уже две недели скачет, точно жеребенок, но стоит кому-нибудь прийти, как он ложится. Над гладью пруда пролетели два кулика, — молодые люди следили за ними взглядом, пока птицы не исчезли меж корней ивы. Бруно попросил показать ему площадку для тенниса, о которой он слышал от Жоржа; они пошли вдоль длинного ряда лиственниц, розовевших под солнцем, пересекли каштановую рощу и наконец вышли на прогалину, в центре которой находился корт, поросший мхом и изуродованный кротовыми норами: видно было, что им не пользовались уже несколько лет. Один из столбов, к которому была прикреплена проволочная сетка, упал, а вместе с ним и вся эта часть проржавевшей ограды.

— Как жаль, — сказал Бруно, расхаживая по площадке, — что корт в таком состоянии!

— Когда я приехала сюда около двух лет назад, — заметила Сильвия, — у меня было намерение привести его в порядок. Я начала было расчищать тропинку, которая ведет к нему, а потом бросила: Юбер так надо мной смеялся…

— А Жорж? — спросил Бруно. — Неужели он вам не помог? Ведь он любит играть в теннис.

Сильвия была одного роста с ним, и ему стоило большого труда побороть в себе желание взять ее под руку. Шелковый платочек, которым она повязала голову, скрывал ее волосы, подчеркивая заостренный подбородок и выступающие скулы.

— Вначале помогал, — сказала Сильвия. — Но Жорж ничуть не отличается от остальной своей родни: несколько дней он с увлечением чему-то отдается, а потом неожиданно бросает. Таков вообще стиль этого дома: сплошная безалаберность, все делается спустя рукава. Да вы сами должны были это заметить.

И действительно, бывая теперь в Булоннэ, Бруно неизменно поражался бесхозяйственности и беспорядку, которые царили здесь как в саду, так и в большом сером доме, создавая атмосферу затхлости и бесконечной грусти. Повсюду царило запустение: в вестибюле картины облупились, и две треснувшие плитки на полу так и не были заменены, на вешалке висели старые выцветшие пальто, занавеси в гостиной обтрепались, а на лестничной клетке проступили пятна от сырости. Единственной кокетливой, даже нарядной комнатой была небольшая голубая гостиная на первом этаже, где Сильвия обычно проводила время.