Под сапогом Вильгельма (Из записок рядового военнопленного № 4925): 1914-1918 г.г. - [7]
Наши конвоиры как-то сбились с проселочной дороги,— а может-быть, гам и дороги не было, – шли перепаханным полем. Шля и громко разговаривали. Еще с наступлением сумерек откуда-то пошли слухи, что в окружающем пас огненном кольце скитается отряд казаков, который хочет, якобы, нас освободить. Версия про освобождение, конечно,
была плодом фантазии, так как по ту сторону вряд ли знали о наших скитаниях, но отряд казаков все же мог проникнуть, и нашим конвоирам было чего бояться. Пожалуй, этим и обгонялось, что мы свернули с шоссе и пошли проселочными дорогами.
Огненное кольцо, слухи про отряд казаков, таинственная дорога, волнение конвоиров, – все это, в свою очередь, действовало на нас, и мы находились в возбужденном состоянии. Повсюду шли разговоры, а так как нас было несколько тысяч человек, то мы передвигались вперед с шумом, если не с гамом, и нас было слышно далеко кругом.
В такой обстановке среди ночной тишины вдруг раздался залп, над нами, мимо нас засвистали пули, раздались крики раненых. Многие орали: «Наши, наши!»; немцы опять кричали по-своему. Пленные стали разбегаться, кто-куда; по нас открыли стрельбу еще усиленней; чтобы не быть убитым, пришлось лечь на землю. Стрельба все продолжалась…
В голове мелькнули мысли: в нас стреляли казаки, приняв нас за немецкий отряд; однако, мог стрелять и немецкий дозор, принявший нас за казаков, так как мы разговаривали громко и по-русски. Наконец, подумали самое страшное: окруженные огненным кольцом, конвоиры хотели просто с нами покончить. Последнее было невозможно, но в то время нравы были таковы, что можно было ожидать и этого.
Наконец, стрельба стихла. Перестали раздаваться и крики: «Свои, свои —не стреляйте!». Только со всех сторон были слышны вопли раненых.
Кто-то по-русски стал выкрикивать, что только-что совершившееся событие было ошибкой со стороны немецкого-дозора. Ошибка исправлена, и конвоиры приглашают нас пойти дальше.
Все это было так неожиданно, что пленные и не успели как следует разбрестись. Большинство упало на землю при первых выстрелах, только небольшая часть решилась бежать под градом пуль, и, но всей вероятности, они и не вернулись. Так как были тяжело-раненые и убитые, которые остались там же, то немцы вряд ли могли установить в ночной темноте, сколько нехватает пленных.
Настроение у немцев-конвоиров было убийственное; раненые и убитые были и среди них. Ошибка – ночной обстрел – стоила многих- жизней.
Это роковое событие как-то сблизило нас, пленных, с конвоирами. Пострадали, ведь, обе стороны. Все были жертвой войны, хотя этого очень многие и не сознавали.
Нас снова достроили в ряды. Началась среди пленных перекличка, – в темноте все растерялись, друг искал друга, товарищ товарища, наконец, знакомый знакомого.
Двинулись дальше. На ясном небе ярко горели звезды. Было холодно. Остывала земля. В поле, по которому мы шли, царила какая-то особая тишина, или так просто казалось.
Пришли, наконец, в деревню. Немецкие конвоиры, видно, сами устали и не решались продолжить путешествие, чтобы не случилось еще худшее.
Разместили нас в деревне просто. Конвоиры окружили цепью деревню и пленным разрешили размещаться в польских хатах и сараях по своему усмотрению.
В деревне опять начались разговоры. Теперь уже выяснилось, что ночной обстрел действительно был ошибкой немецкого дозора, который не был предупрежден, что но этим местам должны ночью прОйти русские пленные; услышав русскую речь, немцы приняли нас за вооруженный русский отряд и открыли стрельбу.
Мы с несколькими товарищами заняли чердак польской хаты. К нашему счастью, там была солома. Зарывшись в нее и прижавшись друг к другу, мы заснули, как убитые.
ПОЛЬСКАЯ КАРТОШКА.
Утром нас разбудил шум.
Когда мы спустились с чердака, перед нами была интересная картина. По всей деревне пылали костры, вокруг которых кучками толпились пленные. Оказалось, что они с разрешения немцев пекут картофель.
Некоторые тут же вели разговоры с польскими крестьянами. Надо сказать, что русских пленных польские крестьяне встречали весьма сочувственно и помогали всем, чем только могли. Понятно, что все же они могли очень мало чем номочь. Была только одна картошка, которая спасала нас и поляков.
Как голодные волки, ыы набрасывались на картофель. Еля ее полу печеной, так что хрустело в зубах. Немцы торопили. Надо было как-нибудь наполнить желудок.
Когда мы, до мнению немцев, достаточно насытились, конвоиры стали сжимать свою цепь и, обыскивая избы я чердаки, сгоняли нас на средину деревни. Там нас снова построили но четыре в ряд и погнали дальше.
Та же картина повторялась и в дальнейшем. Обыкновенно раз в сутки нам разрешали на чаоцолчаса остановиться в деревне, «реквизировать» польскую картошку, с’ееть ее полусырую и снова двинуться дальше. Хлеба нам не давали. Польская картошка заменяла нам все. Она была нашей спасительницей от голода в эти тяжелые дни.
Еще долго в плену мы вспоминали дольскую картошку и добродушное к нам отношение дольских крестьян. Нас повсюду провожали со слезами на глазах, и это было понятно: среди нас, пленных, было много поляков, многие поляки служили в русской армии. Отсюда и слезы, и причитания старушек и стариков.
Юрий Грымов – известный режиссер театра и кино, художественный руководитель театра «Модерн», обладатель более 70 профессиональных наград (Грымов – лауреат премий во всех областях творческой деятельности, которыми он занимался) – это формально точное, хоть и скупое описание можно прочесть в Интернете. Гораздо сложнее найти там информацию о том, что Юрий Грымов – фотограф, автор, наблюдатель, человек, обладающий нестандартным взглядом на вещи и явления, на людей и события, на спектакли и кино. Его богатая биография включает в себя не только многочисленные путешествия, в том числе и одно кругосветное, но и встречи с интересными, талантливыми, знаменитыми людьми: Людмилой Улицкой, Алексеем Петренко, Алексеем Баталовым. При этом он не только, как режиссер, видит то, что недоступно обычному человеку, он может про это написать.
Книга И. Стрелковой рассказывает о жизни замечательного ученого и путешественника Чокана Валиханова. Казахский народ считает его своим первым ученым и первым революционным мыслителем. В торговом караване Чокан Валиханов совершил путешествие в неизвестный тогда русской и европейской науке Кашгар. Открытия, сделанные им, поставили молодого поручика русской армии в ряд с выдающимися географами мира. Чокану Валиханову принадлежат выдающиеся труды по географии, истории, этнографии, экономике, социологии Казахстана, он сделал записи казахского фольклора, открыл для науки киргизский эпос «Манас».
В сборник вошли наиболее значительные и достоверные воспоминания о великом русском писателе А. С. Грибоедове: С. Бегичева, П. Вяземского, А. Бестужева, В. Кюхельбекера, П. Каратыгина, рассказы друзей Грибоедова, собранные Д. Смирновым, и др.
Венедикт Ерофеев (1938–1990), автор всем известных произведений «Москва – Петушки», «Записки психопата», «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора» и других, сам становится главным действующим лицом повествования. В последние годы жизни судьба подарила ему, тогда уже неизлечимо больному, встречу с филологом и художником Натальей Шмельковой. Находясь постоянно рядом, она записывала все, что видела и слышала. В итоге получилась уникальная хроника событий, разговоров и самой ауры, которая окружала писателя. Со страниц дневника постоянно слышится афористичная, приправленная добрым юмором речь Венички и звучат голоса его друзей и родных.
Эпоха Возрождения, давшая миру великих мастеров пера и кисти, одарила испанскую землю такой яркой и колоритной фигурой, как Мигель де Сервантес Сааведра. Весь мир знает Сервантеса и его несравненного героя — Дон Кихота. Однако сама жизнь, биография писателя, уже окутанная дымкой веков, мало известна нашему отечественному читателю, хотя герои его бессмертного романа хорошо знакомы каждому. Автор предлагаемой книги в течение многих лет изучал испанские архивные материалы, все публикации и издания, относящиеся к эпохе Сервантеса, и написал первое документальное жизнеописание великого испанского писателя на русском языке, в котором учтены все новейшие изыскания в мировой сервантистике.
Борис Виан ─ французский писатель, и вообще, человек разнообразных талантов, автор ряда модернистских эпатажных произведений, ставший тем не менее после смерти классиком французской литературы, предсказав бунт нонконформистских произведений 60-х годов XX века. Романы, которые сам Виан считал главным в своём творчестве, никто не классифицирует как фантастику. Хотя фантастические ситуации и персонажи их буквально переполняют. Вспомните хотя бы производящих таблетки для аптек кроликоавтоматов, выращиваемые из семян оружейные стволы, или людей с птичьими головами из романа «Пена дней».