Под рябиной - [43]

И все.

Будто подчиняясь какой-то неведомой силе, я подняла руку, отдернула старую кружевную занавеску и выглянула в сад, туда, где рябина раскинула голые ветви, белеющие над маленьким, украшенным камнями холмиком. Мне вспомнилось, как в тот первый день, когда Рикки привез меня сюда, в день, когда я узнала о своей беременности, он застыл, глядя из окна, в состоянии транса.

Должно быть, много лет назад он забрался сюда, на это место и смотрел вниз. Это была по-настоящему кошмарная сцена.

Я взглянула вниз, и пока я смотрела, снежный покров на груде камней растаял, а под ними оказалась черная яма, над которой колыхались на ветру ветви рябины. Три фигуры окружили яму: мужчина нес лопату, в руках у женщины что-то, завернутое в белую шаль, и старуха с развевающимися по ветру волосами держала затухающий фонарь. Мужчина поднял лопату. Она блеснула в свете фонаря…

Из горла вырвался приглушенный крик ужаса, и припомнился тот день, когда я боролась с зацепившимся за ветку рябины полотенцем и, повернувшись, увидела, как Марион, Стивен и Рикки смотрели на меня, застыв на месте будто окаменевшие. Рикки рассердился, что я развесила там вещи. Для него это была инстинктивная реакция. Он не знал, почему — но Марион и Стивен знали, и мысль, которую я упорно отгоняла, вдруг ворвалась волной ужаса. Они хотят заполучить Шангри-Ла, миниатюры тут не при чем. Но «Райский уголок» должен достаться им естественным путем, никто не Должен подозревать, что он им нужен — нужен им для уверенности, что никто никогда не раскопает каменную насыпь! Они должны получить это место любой ценой!

Я вскочила на ноги, и приступ боли, отличный от других и более чувствительный, ожег меня. Я пыталась убедить себя, что это ошибка, но сердцем чувствовала, что потрясение дало толчок рождению ребенка.

Я сползла вниз по лестнице и выглянула из маленького круглого окошечка в прихожей. Ни звука, ни малейшего движения на белом, глухом фоне. Колеи от шин машины Марион скрылись под снегом, все следы ее пребывания здесь уничтожены, а снег все падал на пустую дорогу и на одетые в белые шапки крыши покинутых летних домиков. Я поняла с ужасающей определенностью: она не вернется. Никто не приедет. Я буду рожать одна — здесь, в этом доме!

Глава 14

Нет, только не здесь! Я не могу! Ужас придал мне силы, и я, спотыкаясь и покачиваясь, пошла к воротам. Надо найти хоть кого-нибудь. Ну, хоть кого-то! Любое человеческое существо. Ведь должен же быть здесь кто-нибудь!

«Помогите!» — услышала я приглушенный крик, который, по всей вероятности, был моим эхом, оттолкнувшимся от глухой стены молчания. Уже стало почти совсем темно, несмотря на белизну снега. Возможно, в ста ярдах отсюда есть жизнь, люди, но здесь, в этом заледенелом мирке, я одна.

Я толкнула ворота, заваленные снегом, пытаясь открыть их изо всех сил. Скользнув вниз и упав на колени, я чувствовала, как сырой холод пробирается под брюки, и поняла, что дальше идти нет сил.

Какое-то время я оставалась на корточках, чувствуя такой страх от одиночества, который я еще никогда в жизни не переживала. Но здравый смысл брал верх: мне надо вернуться в мое единственное убежище. Из последних сил подтянувшись на руках, хватаясь за ворота, я встала и побрела назад по собственным следам.

Я закрыла дверь, с трудом поднялась по лестнице, взяла настольную лампу из маленькой комнаты — невозможно было там оставаться — и в спальне тети Эммы, свалив все одеяла, которые только нашлись, на двуспальную кровать, заползла на нее. Боль вернулась, то усиливаясь, то затихая.

Сейчас я чувствовала себя более или менее удобно. Мысли полетели вперед. Что будет делать Марион? Как потом она объяснит, почему не вернулась? Ну, это не так уж трудно. «Я не смогла дозвониться до больницы. Первая мысль была вернуться и найти Стивена, потом мы застряли в снегу…» Может, они даже сидят сейчас где-нибудь в машине, разрабатывая алиби?

Тепло понемногу разливалось по телу, а вместе с ним и волна оптимизма. Я молодая и сильная; и раньше женщинам случалось рожать в одиночестве. Но сделаю ли я все правильно? В консультации этому не обучали. И вновь приступ боли. Дыши глубже, медленно, расслабься. Когда боль отпустила, я стала строить дальнейшие планы действий. Но против моей воли закралась еще одна мысль. Если я смогла представить, что возможно родить в одиночестве, без посторонней помощи, и что мы оба выживем, то, наверное, смогли догадаться Марион и Стивен! Не станут же они так рисковать. Не захотят ли убедиться, что такого не произошло?

Нет, я не буду об этом думать! Но мой мозг, родив такую мысль, отказывался уничтожить ее.

Я старалась смотреть на все глазами Марион и Стивена, понять, как же так могло произойти, и увидела все довольно ясно. Сначала просто жадность. Фиона умерла, ценные картины будут их собственностью, если не станет ребенка. А ребенок — инвалид. «Снять проблему» с тети Эммы — я избегала точных слов — это же просто сама любезность, одолжение. Но тетя Эмма отвернулась от них, составила это странное завещание, написала то письмо, стала неуравновешенной. Они больше не могли управлять ею, оставалось лишь ждать, живя в страхе, в надежде, что, когда придет время, Рикки не найдут. Но его нашли, да и я еще тут, причем беременная. Для них это как явление Немезиды