Под рябиной - [39]

Вознаградив себя за конечный успех чашечкой кофе и бутербродом, я вновь погрузилась в работу. Уже долгие годы никто не дотрагивался до содержимого, даже, наверное, сама тетя Эмма. О том, что я увидела, можно было догадываться и раньше: в нос мне ударил затхлый влажный запах старого белья — почти непользованного. Тяжелые льняные скатерти и салфетки, три теплые ночные рубашки из английской фланели; возможно, к концу жизни бедная старушка с помутившимся рассудком даже не раздевалась. Я заторопилась — скоро здесь будет Марион. Совершенно необъяснимо моим мозгом овладела немного устрашающая мысль. Может, из-за того, что я вторглась в личную жизнь тети Эммы? Все старые тревоги вновь вернулись ко мне. Я позволила внушить себе чувство ложной безопасности, а дух, этот злой дух, наполнил собой все и завладел пространством.

Очень быстро я вытащила остатки содержимого. Нужно покончить со всем этим. Но что это? Я держала в руках довольно необычное одеяние. Да, это мужская ночная рубашка. Я уже подбиралась к другому поколению. Папа!

Матерчатый сверток выпал и ударился об пол со звуком слишком глухим и тяжелым для обычной материи. Я подобрала его и развернула. Стопка писем, перевязанных голубой лентой! Мои мысли вновь перелетели на другое — надо сказать об этом Марион, когда она приедет, вот уже сейчас она должна выехать из дома. Панический страх рос внутри, а в воздухе вновь запахло опасностью.

Неужели она искушает меня, хочет, чтобы я прочла их? Я бросила связку писем.

— Не беспокойся, не буду, — прошептала я. Но на полу оказалось еще что-то, похожее на брошь. Это и в самом деле была брошь, искусно сделанная миниатюра, портрет улыбающейся молодой женщины. Светлые волосы завиты и уложены в стиле двадцатых годов, обрамляя мягкий овал лица. Тетя Эмма? Я вглядывалась в яркие, полные страсти и ума глаза; губы приоткрыты в едва заметной улыбке, которая, казалось, предназначалась художнику.

Я, не отрываясь, смотрела в красивые голубые глаза, горевшие любовью и счастьем. Красивая девушка превратилась в странную, похожую на ведьму старуху. Как? Я должна показать это Рикки. Сказать ему — хотя, что сказать ему? Кто нарисовал этот портрет? Кто писал эти письма?

«Простите, но мне необходимо знать», — обратилась я к портрету. Я осторожно сняла голубую ленту и развернула одно письмо. Мои пальцы едва двигались от холода и волнения.

Чернила поблекли, но чувствовалась уверенная рука художника. Свет в гостиной был тусклый. В возбуждении я схватила письма, кофе и электроплитку и поднялась наверх, в маленькую спальню, где примостилась у окна, выходящего в сад.

«Моя дражайшая Эмми!

Я получил твое письмо обычным путем и прочитал его в мастерской, выкроив несколько минут от работы, чтобы мысленно побыть с тобой. Я почти готов к выставке. Это будет грандиозное событие, и я возлагаю на нее большие надежды».

Миниатюра! Я вновь взглянула на нее. Это он нарисовал ее! Любовником тети Эммы был художник. Как романтично. Я перевернула письмо, но подпись была такова: «Тебе — вся моя любовь. Только твой Б.»

Я вновь перевернула страницу. Мой мозг хватался за любой намек, любую возможность. «Я получил твое письмо обычным путем». Они должны были скрывать свою любовь. Его карьера была важна. Что же было не так с тетей Эммой? Читаю дальше!

«Спасибо за сообщение, что Фиона будет в городе, я найду ее, если смогу, и дам ей денег. Она, как и ее мать, расточительная маленькая кокетка. Если бы ко мне пришла удача, вы обе зажили бы, как герцогини».

Фиона! Племянница, девушка, которая посещала тетю Эмму! Она вовсе не племянница, а ее дочь от этого художника. Что же потом с ней произошло? Как случилось, что Марион не знала об этом? О, мне так много надо рассказать Марион, спросить ее, когда она приедет.

«Элис планирует навестить своего брата в Перте. Надеюсь, я смогу сбежать в мой «Райский уголок» и к тебе на день или два. Ты должна взять выходной. Нам стоит быть осмотрительнее. Мне необходимо покровительство лорда Р.»

А затем: «Шлю мою любовь. Б.»

Я вновь внимательно перечитала письмо, и романтический образ страдающего от безнадежной любви художника немного поблек. Может, он и страдал от несчастной любви, но и не хотел упустить главный шанс; маска респектабельности и все, что с этим связано, было для него важнее, чем его подружка, запрятанная где-то на юго-западе страны.

«Ты должна взять выходной». Итак, бедная тетя Эмма трудилась в поте лица здесь, в унылом старом магазинчике, и держала чистой двуспальную кровать в Шангри-Ла, поджидая Его милость, пока он порхал, претендуя на высокое искусство, в Лондоне. Мужчины! Что она нашла в нем? Конечно, все было очень давно, я осознавала это, и он, видимо, делал попытки поддерживать свою любовницу и ее дочь. Вероятно, ему пришла в голову идея названия «Шангри-Ла» — «Райский уголок». Элис, по всему видно, его жена. Была ли она сущим чудовищем, или же ее обманывали, как тетю Эмму?

Я взяла еще одно письмо, датированное, как и предыдущее, только «понедельник» или «четверг», а в конце только буква «Б.» Он был довольно осторожным человеком. Все письма шли по порядку, потому что вот в этом говорится о выставке и о восхищении лорда Р. «моей работой».