Под розой - [94]

Я до сих пор помню, как он смотрел на меня, когда я рассказывала, кто я такая и что мне нужно. Он словно видел меня насквозь. Сегодня мне известно, что так он ведет себя всегда, но тогда мне стало неуютно под его пристальным взглядом, и я помню, что вся вспотела.

— Давайте пройдем в мой кабинет, — сказал он наконец, и я последовала за ним в скромную комнату со старой мебелью.

Там был идеальный порядок, начиная от ручек в стакане и заканчивая аккуратно разложенным на столе ежедневником. Он предложил мне воды, и я согласилась. Потом еще раз спросил, почему я к нему обратилась. Я рассказала правду: что хочу работать в туристическом бюро, что мне восемнадцать и что я не закончила школу, но бегло читаю и говорю по-английски. Он еще более внимательно посмотрел на меня:

— Почему вы не закончили школу? Вам ведь оставалось совсем немного.

Этот вопрос, как я позднее поняла, был типичен для Давида Якоби. Ему было важно понять, что я за человек, прежде чем начинать говорить о работе. А для этого нужно было узнать, почему я бросила школу. Я подумала секунду и приняла решение — как потом выяснилось, единственно правильное.

— Я забеременела и решила оставить ребенка.

— Это не помешало бы вам закончить учебу.

— Обстоятельства сложились так… что это было уже не важно.

— Какие обстоятельства могли помешать человеку получить образование?

Я сглотнула и решила оставаться честной до конца:

— Отец ребенка меня бросил. Он не знал, что я беременна. И мне показалось, что те знания, которые могла дать школа, больше не имеют значения.

— А что имеет для вас значение?

— Моя дочь.

Давид Якоби какое-то время молча смотрел на меня. А я смотрела на него, мысленно протягивая руки к кресту и моля, чтобы меня не выгнали. Но я не ожидала, что он скажет то, что сказал:

— Большинство людей потеряли тех, кого любили, но это не помешало им продолжать жить и учиться. Если вы хотите работать на меня, то должны пообещать две вещи: закончить школу и рассказать человеку, который вас бросил, про ребенка.

Я встала и пошла к выходу. У дверей я обернулась и в отчаянии проговорила:

— Я не могу ему рассказать. Это невозможно. Но я обещаю вам закончить школу. Я буду учиться по вечерам, если вы возьмете меня на работу.

Давид Якоби поднялся, оглядел меня с ног до головы, подошел к шкафу и достал оттуда ведро и швабру.

— Можете начать прямо сейчас с мытья пола. Нет, я не хочу вас унизить. Я никогда в жизни никого не унижал. Но пол надо помыть, а поскольку я считаю себя слишком важной персоной для подобной работы, то и вы, как моя подчиненная, должны придерживаться той же точки зрения.

История о том, как я получила работу у Давида Якоби, кажется настолько фантастической, что сейчас, описывая ее на бумаге, я готова расплакаться. Я помню, как, проработав со мной двадцать пять лет, он уходил на пенсию, оставляя бюро на меня, и я со слезами на глазах пересказывала эту историю всем, кто пришел отметить это событие. Помню, как он расчувствовался от моих слов и тоже расплакался. Я могла бы исписать сотню дневников, рассказывая, как много Давид дал мне за эти годы. Взять хотя бы тот факт, что он принял меня на работу, хотя у него почти не было средств платить мне зарплату. Или букет из желтых и розовых роз с маргаритками, который он вручил мне, когда я закончила школу. Я могла бы рассказать, как мы с ним сутки напролет изучали железнодорожные маршруты и авиарейсы, чтобы подобрать лучшие цены для наших клиентов, как вместе осваивали технические новинки от факса до компьютера. Как он, сам того не зная, помог мне поддерживать для окружающих миф о том, что мама путешествует по Европе, посылая меня в командировки в Париж, Зальцбург, Рим и Лондон. Это давало мне возможность писать маминым почерком письма и открытки и отправлять их из всех этих городов родным и знакомым.

Это благодаря Давиду Якоби я увидела мир. И благодаря ему я смогла сделать мамины письма такими правдоподобными. Я описывала кафе в Австрии, французскую Ривьеру, узкие итальянские улочки с ресторанами, где подавали восхитительную пиццу. Иногда я выбирала понравившуюся мне улицу и писала ее как адрес отправителя, таким образом позволяя маме вести жизнь космополита, о которой она всегда мечтала. Она купалась в Средиземном море, ставила бокал вина на клетчатую красно-белую скатерть в итальянской траттории, покупала одежду в лондонских бутиках — и делала все это вместе с мужчиной, который постоянно путешествовал и нигде не задерживался надолго. Поэтому никто не удивлялся, видя, что письмо отправлено из отеля. Мама жила в лучших отелях мира. Иногда я договаривалась с персоналом, и мне передавали ответы на отправленные мной письма, и я снова отвечала на них.

Иллюзия длилась, пока мне не пришлось бросить работу из-за болей в спине. И, как следствие, письма перестали приходить.

4 августа

Я снова пролистываю дневник назад, чтобы посмотреть, что написала, и снова поражаюсь тому, как неравномерно меняется время в моем повествовании. Минутное событие описывается на нескольких страницах, тогда как несколько лет могут уместиться всего в пару строк. Ароматы важнее людей, описание розового куста занимает больше места, чем вся моя многолетняя карьера. Может, память меня подводит? Когда взрослый пытается записать то, что пережил ребенком, он может неверно расставить акценты.