Под розой - [65]

Я спросила, как дела, и услышала, что все на удивление хорошо. Она позвонила сестре Ханса и убедилась, что с ним все в порядке. С самим Хансом Петра так и не поговорила и сомневалась, что стоит это делать. Зато теперь в ее распоряжении был весь дом, и она решила устроить вечеринку «для всех» после воскресной службы. То есть на службу идти не обязательно, можно прийти сразу на вечеринку, но она думала священника тоже позвать, так что неплохо бы подумать сначала о Боге, а потом уж о желудке.

— Вы со Свеном придете? — с тревогой спросила она. Я ответила, что да, разумеется. Наверное, этой вечеринкой Петра хотела положить конец слухам о себе. Я обещала ей поддержку от себя и от Свена.

После этого мы просто молча прогуливались вдоль моря, наблюдая за чайками. Барашки на волнах напоминали мне пену в кружке пива, и я поняла, что разворошила воспоминания.

Мы все встретились в церкви, чтобы потом пойти к Петре. На Гудрун было то самое пальто, которое Свен безуспешно пытался описать мне несколько дней назад. Свои редкие волосы она собрала в хвостик, ее отекшие ноги едва влезли в сандалии. Гудрун была пухленькой с детства, но кто мог подумать, что она растолстеет до такой степени. Зато Сикстен в светлом костюме выглядел очень даже неплохо. Я вспомнила его слова о том, что он женился на той, кем она была когда-то. Теперь он с вожделением глазел на Петру в красивом желтом платье, которое удачно сочеталось с ее новым оттенком волос.

Мы со Свеном тоже принарядились. Орн ради такого случая был на удивление трезв. Хольмлунд тоже там был. Тот самый дантист Хольмлунд, который пытался сжать Хансу челюсти, когда те у него заклинило. Он похлопал Петру по плечу и пригласил проверить зубы. Даже Поликарп, наш местный грек, проходя мимо, заглянул в церковь с букетом из маков и колокольчиков, которые, по всей видимости, предназначались Петре. Не знаю, были ли у Поликарпа проблемы с неонацистами, как у марокканца, но думаю, нет, ведь даже самые отъявленные хулиганы не могли устоять перед его котлетами из баранины.

Во время службы я вдруг задумалась о том, что делаю тут вместе со всеми этими людьми. Неужели я оказалась здесь ради Господа, в чьем существовании не совсем уверена и к которому у меня накопилось немало вопросов? А может, я пришла сюда, чтобы убедиться, что все мы только играем свои роли на этой маленькой сцене, и действие спектакля на самом деле происходит за закрытым занавесом. Поможет ли мне Бог примириться с прошлым? И неужели это произойдет здесь, на жесткой церковной скамье, а не на скале над морем?

Священник говорил что-то о горе и страданиях, но я его почти не слушала. Наконец служба закончилась, мы собрались у церкви и все вместе направились к Петре. Я шла рядом с Гудрун, у нее взмок лоб, она страдала отдышкой и жаловалась на пастора.

— Знаешь, вчера я встретила его в супермаркете. В хлебном отделе. Я собиралась положить пару плюшек в тележку, а он подошел и сказал, что я плохо выгляжу. Плохо выгляжу! А ведь именно в тот день я причесалась, сделала макияж и надела новое голубое пальто!

Священник сказал правду, подумала я. Гудрун действительно выглядела измученной. Немудрено: легко ли таскать столько лишних килограммов. А собрать волосы в хвост еще не значит причесаться. Но я не успела ей ответить, потому что мы уже пришли.

Петра поставила в саду несколько длинных столов и сервировала их яркими пластиковыми тарелками, стаканами и вилками. Она сразу засуетилась, подавая угощение. Мы с Гудрун решили помочь ей и прошли на кухню. Обилие блюд нас поразило: здесь был и картофельный салат, и рыбное филе, и лосось, и селедка. Петра приготовила тушеную морковь, сварила бобы и молодую картошку, а в духовке стояли противни с двумя горячими пирогами, от которых исходил восхитительный аромат. У меня потекли слюнки. Кроме того, гостей ждали еще тефтельки, нарезка, ветчина и тушеный шпинат.

Петра выложила на блюдца масло в форме сердечек. На сладкое она купила три торта: с красной смородиной и малиной, шоколадный и чизкейк со взбитыми сливками и черносмородиновым джемом. Она извлекла из холодильника две запотевшие бутылки белого вина и дорогое шампанское. По иронии судьбы, это была «Вдова Клико». Я услышала, как прыснула Гудрун, и тоже не сдержала смешок. Петра ничего не заметила, она как всегда болтала без умолку:

— Ханс предпочитал форму содержанию, и мы всегда предлагали гостям самую простую еду, зато на дорогом фарфоре. Но сегодня все будет по-другому. Только подумайте, мне не придется потом мыть посуду! Это же прекрасно!

Гудрун не отреагировала: она стояла у миски со взбитыми сливками, запускала туда палец и облизывала, надеясь, что никто не видит. Я огляделась по сторонам и заметила, что многих знакомых мне предметов не хватает. Со стен сняты картины, исчезли кое-какие кастрюли и тарелки. Выглянув в гостиную, я обнаружила, что нет дивана, ковра, книг и почти ни одной безделушки. Петра перехватила мой взгляд и поспешила пояснить:

— Это только начало, Ева. Не знаю, что будет с нашим браком, но я чувствую, что мне недолго осталось, и хочу прожить эти годы так, как всегда мечтала. Надо торопиться, времени на размышления почти не осталось. Если мне хочется что-то выбросить — выбрасываю. Изменить прошлое невозможно, и я хочу начать все с чистого листа, неважно, с Хансом или без него. И чем больше я об этом думаю, Ева, тем чаще мне кажется: все, что случилось, правильно. Это должно было произойти, и я должна была начать новую жизнь, даже если это требовало разрыва с Хансом.