Под ризой епископа - [33]

— Он что-нибудь натворил?

— Нет, нет, не волнуйтесь. У меня к нему разговор относительно его отца, председателя колхоза Романова.

— Как только начнется урок, я его приглашу, — заведующая жестом указала на узкий длинный коридор, словно оправдываясь, что по нему сейчас трудно пробраться и отыскать нужного ученика. — А пока, если не возражаете, у меня к вам тоже есть серьезный разговор. Садитесь, пожалуйста, — добавила она встревоженно.

— Слушаю вас, Полина Антоновна.

— Как бы это вам объяснить короче и яснее? Одним словом, я давно ждала встречи с понимающим человеком. Дело-то вот в чем… Вот мы часто говорим, что идет жестокая классовая борьба. Это факт. Но все это не должно отражаться на детях. Однако, к нашему огорчению, мы не в силах оградить их от всего, связанного с этой борьбой.

— Естественно, — согласился Ковалев. — Дети все видят и все хотят знать. Знают, за что стоят и борются их отцы, стараются им помочь.

— Помочь?! — воскликнула заведующая, — Но ведь дети бывших кулаков, а у нас, к примеру, их хватает, тоже помогают своим отцам. Мы им втолковываем на уроках учение о равенстве, дружбе, товариществе, а дома от родителей они слышат прямо противоположное, те развивают в них жестокость, чувство мести и тому подобное. Это же… непедагогично!

— У, вас что-то произошло из ряда вон выходящее? — насторожился Ковалев, глядя на взволнованную Полину Антоновну.

— В том-то и дело.

Заведующая открыла шкаф, и достала оттуда сверток. Когда она развернула его, Ковалев прочитал надпись на лоскуте материи: «Долой Советы, да здравствует царь!»

— Это работа кулацких сынков, — расстроенно пояснила заведующая. — Был у нас пионерский отряд — развалился. Кстати, Вася Романов первый вступил в пионеры, первый принял пионерскую присягу. За это его буржуйчики… ну эти, кулацкие сынки, избили до полусмерти. Вот такое у нас творится в школе, и мы ничего не можем поделать. Или еще один пример: каждый учитель волен рассаживать учеников в классе по своем усмотрению, однако кулацкие дети сидят отдельно от всех. «Мы-де с голью на одну скамью не сядем», — заявляют они.

А вот и еще, полюбуйтесь: — она выложила перед Ковалевым несколько листков бумаги, он брал их один за другим и читал: «О здравии и восстановлении кулака помолимся», «Колхозники — богоотступники».

Прозвенел звонок. Заведующая, извинившись, вышла. Ковалев оперся о край стола и задумался! Было ясно, что кулацкие дети в школе чувствуют себя хозяевами и верховодят, мешают учителям, а те ничто не могут им противопоставить. Был пионерский отряд и развалился… Нет! Нельзя школьников-пионеров держать в стороне от классовой борьбы, как это получилось у заведующей школой. Нельзя!

Скрипнула дверь. На пороге стоял заметно повзрослевший за последнее время Вася Романов.

— Вы меня звали?

— Заходи, Василий.

Вася рассказал уполномоченному о том, как он попал в дом Аксиньи, бывшей монахини, о том, как бабка Аксинья незадолго до смерти матери приходила к ним домой и как мать после этого посещения стала невеселой и хворой.

Это сообщение особенно насторожило Ковалева. Он уже задумывался над вопросом: не одних ли рук дело — гибель отца и матери мальчишки? Так за беседой они просидели до конца занятий. В кабинет на минуту вошла заведующая и тут же, одевшись, вышла.

— Вася, вспомни-ка еще раз, как были одеты те двое, что приходили в ваш дом, когда отец послал тебя к деду Архипу?

— Как? В тулупах.

— Ав руках у них не было ничего?

— Постойте, постойте… — рылся в памяти Вася. — У одного кнут был.

— Вася, кнут ненадежная примета, — улыбнулся Ковалев. — Тогда кнут был, в другой раз он может держать в руках обрез, топор, нож… Ну, а разговор — был ли он похож на нашенский, на местный?

Парень, видимо, не сразу понял вопрос, подумал.

— Один-то, который повыше, большую бутылку на стол поставил и сказал…

— Что сказал?

— Мы, говорит, к тебе со своим самотеком…

«Вот это уже кое-что значит», — прикинул Ковалев. Так самогон в здешних краях не называют. Он еще задал Васе несколько вопросов. Убедившись, что тот ничем больше не может пополнить сведения о пришельцах, на всякий случай вернулся к разговору о кнуте.

— Кнут, говоришь?

— Да, дядя Митя, — оживился Вася, — Я запомнил, кнут был очень приметный. Ременный с кривым черемуховым кнутовищем… — Он вдруг растерянно замолчал, глаза у него округлились. — Почти такой же, какой я вырвал у бригадира Кожевина, когда он ударил меня.

— Когда это было?

— Да недавно.

— Ты уверен, был ли это тот самый кнут?

— Не знаю, только очень похожий.

— А сейчас он где?

— Кто? Кожевин?

— Да нет, тот кнут.

— Не знаю, наверно, на крыше, я высоко его забросил.

— На какой крыше?

— На лабазе, на конном дворе который.

— Как он попал туда?

— Говорю же, я забросил, а он зацепился, надо лезть за ним по самому коньку крыши.

Ковалев стал размышлять: если кнут был кем то потерян на дороге, то Кожевин мог просто подобрать его: кто же откажется от доброго ременного кнута? Но главное, тот ли это кнут, с которым приезжали те двое неизвестных.

— А ну, пошли на конный двор, — решительно сказал Ковалев, — Только мы пойдем с тобой по разным улицам, не вместе.