Под ризой епископа - [12]

Фрося продолжала беседу:

— Видать, зряшно тогда опозорили Устинью-то. Вот она и маялась душой. Тетка Аксинья-богомолка, сказывают, лечила ее, да все не в пользу.

— А кто Федора особенно недолюбливал?

— Известно кто: наши богатеи. Не давал он им покоя, вот они и злились. Каких только грехов не навешивали на его семью. И по сей день шепчутся, слухи разные разносят.

ПОГРОМ

Чем дальше я иду за событиями, тем больше убеждаюсь, что кто-то вносит смуту в колхозную жизнь. И тот человек, а может быть, кучка людей являются опасными врагами, способными на большее, чем отдельные поджоги и убийства. И чувствую, что враги где-то совсем рядом.

Из донесения уполномоченного

Жизнь села для Ковалева была словно речка, ушедшая под землю. На улицах ни души. Люди чуждались не только его, но и друг друга, прятались в избах за занавесками, лишь изредка выглядывая из своих убежищ. По селу как пауки ползли разные слухи. Одни — о скором роспуске образовавшегося колхоза, другие — с угрозами колхозным активистам, третьи — пожалуй, самые зловещие — о скорой кончине света. Слухи паутиной опутывали людей, вселяя в них неуверенность и страх перед завтрашним днем. Молчаливо, с затаенной подозрительностью встретили селяне уполномоченного. С кем бы он ни заговаривал о пропавшем председателе, только пожимали плечами: спрашивай, мол, кого угодно, но не нас. Случайно собравшиеся мужики сразу замолкали при виде приближающегося Ковалева. О женщинах и говорить нечего: те при встречах опускали глаза, прикрывали кончиками шалей и полушалков рот: знай, мол, что не пророним ни худого, ни доброго слова. Ковалев досадовал, странно: на селе более ста домов, а откровенно поговорить не с кем. Не найти человека, который бы хоть немного раскрылся по-настоящему. С первым, с кем познакомился он немного ближе, чем со всеми остальными после Ефросиньи Шубиной, был секретарь комсомольской ячейки Иван Назаров. Да и тот толком не мог объяснить, почему с недавнего времени односельчане стали такими замкнутыми.

Во второй день приезда в бывшем кулацком доме, где размещалась колхозная контора, Ковалеву удалось собрать комсомольцев. Они несмело переступали порог, вполголоса здоровались и занимали места на скамейках. Среди них выделялся высокий, под стать Ковалеву, Николай Широбоков. Он уселся на заднюю скамью и глядел оттуда, приоткрыв рот и стараясь не пропустить ни одного слова приезжего. Ковалев начал издалека: сначала расспросил о житье-бытье молодежи, потом — о комсомольских делах. С радостью стал замечать, как постепенно отчужденность между ним и парнями исчезала. Когда же он перевел разговор на главную тему — что могло произойти с Романовым, собравшиеся вдруг снова притихли, затем, ерзая на лавках, стали переговариваться вполголоса по-удмуртски.

Иван Назаров был у комсомольцев старшим не только по положению, но и по возрасту. Он уже довольно зрело оценивал события и факты, Хорошо понимая, как трудно Романову — единственному коммунисту на селе — вести артельное хозяйство, он всеми силами старался помочь ему: поднимал комсомольцев на дела, и те всегда показывали пример в работе в горячую пору сенокоса и особенно в страду; выпускал стенгазету, вел агитработу. Но в сложном круговороте больших и малых дел, творившихся в селе, секретарь комячейки порою заходил в тупик. Вот тогда он шел за советом к Романову, и тот, выкраивая время, часто беседовал с ним и толково разъяснял текущий момент. По совету Романова комсомольцы за перегородкой конторы в небольшой комнатушке открыли избу-читальню. По его подсказке они не упускали из виду амбары, зерном из которых был еще кое-кто не прочь поживиться; следили за тем, как содержится обобществленный скот. Дел у комсомольцев было много, а жизнь подбрасывала все новые и новые.

— Счастливые вы, — сказал как-то Романов комсомольцам, — все у вас впереди. Вот покончим с кулаками — заживем зажиточной радостной жизнью. Будет у вас и клуб, и музыка в нем, и кино, и спектакли.

Глубоко запали эти слова председателя в сердце комсомольского вожака. А вот не стало его, и Назаров почувствовал, что потерял надежную опору в жизни. Все покатилось куда-то вниз, началась неразбериха, не с кем стало посоветоваться, поговорить откровенно по многим мучившим его вопросам. Сейчас, сидя перед молодым уполномоченным, Назаров понял, как давно ему не хватало именно такой встречи, такого вот разговора. Ковалев произвел на него впечатление особенного человека. Надо же: молодой парень, всего на несколько лет старше Ивана, а разбирается в политике не хуже самого Романова. Говорит просто и доверительно, как со взрослыми, и по тому, как слушали его комсомольцы, когда он убежденно доказывал необходимость выявить настоящую причину исчезновения председателя колхоза, Назаров все больше и больше проникался к нему доверием.

Расходились поздно. Керосин в лампе догорал. Первым с места поднялся Николай Широбоков. Он выходил неуклюже и в потемках наступил кому-то на ногу.

— У, пожарная каланча, — расслышал Ковалев почти детский голос.

Послышался смех.

— Это кто же там каланча, Широбоков, что ли? — спросил он. — Ничего, Коля, я ведь тоже каланча, да, пожалуй, еще подлиннее тебя. Нам с тобой сверху-то виднее.