Под пологом пьяного леса - [21]

Густая колючая растительность внезапно кончилась, и мы выехали на обширную поляну, на которой рядами высились огромные пальмы; их кроны, напоминавшие нечесаные копны волос, свободно пропускали солнечный свет, и тени, падавшие от стволов, тянулись по золотистой траве, как полосы на шкуре тигра. Пара чернолицых ибисов с аккуратными черными усиками и коричнево-серо-черным оперением расхаживала по траве, время от времени тыча в насыщенную влагой почву своими длинными серповидными клювами. Заметив нас, ибисы поднялись в воздух и полетели между пальмами с низкими, резкими криками: «Кронк… кронк… аркронк…» Пересекая поляну, мы обнаружили, что она делится на две части широкой извилистой лентой чудесных молочно-голубых цветов, уходящей вдаль подобно небольшой речке. Когда мы подъехали ближе, я понял, что перед нами действительно речушка, но она настолько заросла водяными растениями, что увидеть воду было почти невозможно. Сверху ее прикрывал ковер голубых цветов, а под ним виднелись переплетающиеся глянцевито-зеленые листья. Цветы были такой нежной, чистой голубизны, что казалось, будто кусочек неба упал на землю между рядами коричневых стволов пальм. Мы вошли в речку, копыта лошадей мяли листья и цветы, и позади оставалась узкая полоска воды. Черно-красные стрекозы плавно кружили над нами, сверкая на солнце прозрачными крыльями. Когда мы выбрались на противоположный берег и снова вошли в тень пальм, я повернулся в седле и еще раз полюбовался великолепной улицей голубых цветов; наш след в виде сверкающей полосы воды перерезал ее, как молния летний небосвод.

Покидая сень пальм и снова въезжая в колючий кустарник, мы спугнули одинокого тукана. С огромным светло-желтым клювом, голубыми пестринами вокруг глаз, опрятным черным оперением и белой грудкой, он напоминал клоуна, который переоделся в вечерний костюм, но забыл стереть с лица грим. Тукан внимательно следил за нашим приближением, вертя головой из стороны в сторону и издавая хриплые свистящие звуки — так хрипят старые несмазанные часы, перед тем как начинают бить. Одна из лошадей громко всхрапнула, тукан испугался и, щелкая большим клювом, со странным лающим криком нырнул в заросли.

Постепенно колючий кустарник стал редеть, теперь он рос отдельными островками на светлой песчаной почве, поросшей пучками травы и кактусами. Трава была почти добела выжжена солнцем, на поверхности почвы наросла твердая корка, сквозь которую с хрустом проваливались копыта лошадей. Одни лишь кактусы стояли зеленые в этом царстве блеклой травы и песка, так как благодаря особенностям своего строения умели улавливать влагу, попадающую к ним в виде росы и редких дождей и запасать ее впрок в своих мясистых колючих отростках, расходуя по мере надобности, подобно тому как медведь во время зимней спячки живет за счет отложенных осенью запасов жира. В отличие от окрестностей, тут не было болот, так как это место возвышалось на несколько дюймов над окружающей равниной. Подъем был совсем незаметен, но все же достаточен для того, чтобы посреди болотистой равнины образовался сухой островок. Любой участок земли, приподнятый хотя бы на шесть дюймов над окрестностью, может считаться чуть ли не горой в условиях огромных равнинных просторов Чако. Наш проводник и Рафаэль обменялись несколькими короткими фразами, затем Рафаэль подъехал ко мне.

— Здесь мы должны найти tatu, Джерри, — объяснил он, возбужденно сверкая глазами. — Теперь нам лучше разделиться, правда? Лучше рассыпаться в цепь, верно? Как только ты увидишь tatu, пускай лошадь галопом, и tatu сразу свернется клубком.

— Ты хочешь сказать, он не убежит?

— Да, индеец говорит, что броненосец сворачивается и не убегает.

— Что-то сомнительно, — недоверчиво возразил я.

— Нет, это в самом деле так, Джерри.

— В таком случае броненосец страшно глупое животное.

— Вот и индеец говорит, что это очень глупый зверь.

Мы ехали молча, на расстоянии пятидесяти ярдов друг от друга, лавируя между островками колючего кустарника. Слышны были только пронзительное стрекотание цикад, хруст твердой корки под лошадиными копытами, поскрипывание кожаной сбруи и звяканье металлических частей. До боли в глазах я вглядывался в заросли, в знойном мареве маячившие впереди. Из кустарника, резко крича, выпорхнули десять кукушек гуира и полетели прочь; длинные красивые хвосты делали их похожими на маленьких желтовато-коричневых сорок.

Вдруг ярдах в пятидесяти справа от себя я увидел выгнутую спину броненосца, который, как заводной, сновал между пучками травы. Радостно гикнув, я ударил пятками моего рысака, и на это последовала столь бурная реакция, что я спасся от падения в кактусы, лишь самым постыдным образом вцепившись в седло. Лошадь пошла тяжелым галопом, взметая фонтаны белого песка. Когда мы приблизились к броненосцу футов на пятьдесят, он услышал нас; быстро обернувшись, он понюхал воздух, с поразительной быстротой свернулся и замер на месте. Я был разочарован тем, что он оправдал свою репутацию глупого животного; будь он немного поумнее, он догадался бы скрыться в кустарнике. Остановившись футах в двадцати пяти от того места, где лежал броненосец, я спешился, привязал лошадь к пучку травы и пошел за своим трофеем. К своему удивлению, я обнаружил, что трава, казавшаяся мне очень низкой, когда я сидел верхом, в действительности достаточно высока и полностью скрывает от меня броненосца. Тем не менее, зная, в какой стороне он находится, я пошел вперед. Через некоторое время я остановился и оглянулся: лошадь стояла от меня довольно далеко — во всяком случае, нас разделяло больше чем двадцать футов. Я решил, что потерял направление, и, проклиная себя за беспечность, повернул назад; двигаясь зигзагами через кустарник, я вернулся к лошади, так и не увидев броненосца. Это раздосадовало и расстроило меня — неужели зверек убежал, когда я проходил мимо? Ругая себя, я вскочил в седло, и каково же было мое удивление, когда я увидел броненосца на прежнем месте, футах в двадцати пяти от меня. Я снова спешился и пошел вперед, останавливаясь на каждом шагу и внимательно осматриваясь по сторонам. Дойдя до места, где, по моим расчетам, лежал броненосец, я стал ходить взад-вперед, и лишь с третьего захода мне удалось его обнаружить. Взяв броненосца в руки — он был тяжелый и разогрелся на солнце, — я мысленно извинился перед ним за то, что считал его тактику глупой. Я вернулся к своим спутникам, и в течение двух часов, тщательно обследуя островок сухой земли, мы поймали еще трех броненосцев. Так как близился вечер, мы решили вернуться домой. Теперь деревья и пальмы отбрасывали густую тень. Когда мы пересекали реку с голубыми цветами, оттуда с гудением поднялась туча москитов, они набросились на нас и лошадей и так насосались крови, что их прозрачные вздутые животы стали похожи на красные японские фонарики. В поселок мы въезжали уже в темноте, лошади устало плелись по грязным улицам, окаймлявшие дорогу кусты светились зелеными огоньками светлячков, а летучие мыши то и дело пролетали перед нами с тихим довольным писком.