Под парусом в Антарктиду - [27]

Как-то нужно приспосабливаться к этой почти безликой жизни, когда сутками ничего не происходит. Это похоже на ожидание не приходящих событий, и от этого возникает нервное напряжение — нормальная реакция организма на пустоту. Для спасения нужен наркотик. Красное сухое вино возвращает к жизни и заполняет вакуум, но это всего лишь на полчаса-час. Мимолетное спасение для нашей команды (вот вчера выпили за пересечение северного тропика), а в истории мореплавания жизненно необходимая традиция: ром, бренди — вот что гоняло кровь по жилам и поднимало на Олимп или хотя бы до уровня нормальной жизни. Действительно, наши высокие дела на самом деле до смешного обыденны, и каждая их минута проста, как денежная монета.

Погода прекрасная. Солнце. Тепло. Подошли дельфины и маленькие дельфинята, наверное, несколько сотен. Идут вдоль бортов яхты пластами, пластами и выпрыгивают из воды. Но центр притяжения их внимания — то место, где нос яхты режет воду. Они даже стали в очередь, чтобы проскочить перед носом у яхты. Все не вмещаются и поэтому идут ярусами, и при этом нужно всплывать, чтобы вдохнуть воздух. Получается некоторая сутолока. Ходят они в основном парами, в обнимку, на большой скорости делают синхронные повороты, продолжая касаться друг друга плавниками. Маленькие их дети идут с такой же большой скоростью и тоже умеют делать синхронные повороты. Иногда кто-то из них как бы свистнет — команда и дельфины разом исчезают, и бесполезно всматриваться в пустынное море, сегодня их больше не будет.

У берегов Африки появилось много чаек, в том числе черных, пузатых, не похожих на чаек, но с их повадками. Были и длиннохвостые, как наши сороки, и тяжелые, длинношеие, как гуси. Они ныряли с высоты в воду и хватали мелкую, 8—10 сантиметров, рыбешку. Прошел стороной строгий черный плавник, самый кончик. Интересно, как животные контролируют высоту этого перископа, постоянную даже при волне.

Африку мы так и не увидели, даже подойдя к ней на 15 миль. В той стороне висела дымка, да и берега Западной Сахары должны быть низкими. От невидимой земли летели птички, размером чуть больше нашего воробья, некоторые присаживались на яхту и отдыхали. Где-то в этих водах потерял яхту Калахен… начав свой 75-дневный дрейф на крошечном спасплоту через Атлантику, фактически без воды и пищи.

Утром Дима выпросил кусочек Анькиного бантика для очередных своих рыбацких приманок, говорил, что теперь знает, какую снасть делать, обещает наверстать упущенное. Вообще ему явно не везет с рыбалкой. За все время, как мы вышли с Канар, всего несколько раз его снасть атаковывалась рыбой. О размерах ее можно было сулить по тому, какой крючок она разогнула и какие шрамы оставила на теле блесны, оказавшейся твердой и причинившей ей боль. Это было на прибрежных Африке банках, куда нас загнал ветер, а потом мы отошли в море на большие глубины, и атаки прекратились.

Проходят дни за днями в ожидании благоприятного ветра, когда можно много пройти за сутки. Это, пожалуй, один из немногих смыслов нашей вялотекущей экспедиционной жизни. И когда действительно приходит ветер, ты спешишь окрылить яхту парусами и видишь, как она пошла, и ты вновь уверен, что жизнь твоя складывается удачливо.

Каждое утро заставляю себя идти крутить велосипед и отжиматься.

А сегодня, после велосипеда, искупался, прыгнув с бушприта в воду Атлантики. Прохладно. Плыл вдоль борта, который обрушивался с волны на расстоянии вытянутой руки. Я вспомнил об акульем плавнике и наддал вдоль ватерлинии. Вылез с кормы и был встречен как герой.

При утреннем обходе обнаружилась внушительная потертость на нижней шкаторине генуи, там, где она встречалась с металлическим обушком на реллинге. Геную сбросили, и Сашка занялся ее ремонтом. Вообще, у меня не было пока проблем с командой, особенно с Сашкой. Он лежал на бушприте на груде парусины и занимался шитьем. Вокруг были разложены нитки, материя, сигареты, спички. Я вслух заметил ему, что здесь не хватает гитары и гармошки. «И парочки кирпичей», — добавил Боцман с мечтательной улыбкой. Иван с Валерой в рубке ремонтировали радиостанцию и углубили ремонт до такой степени, что превратили ее в большое число не связанных между собой запчастей. Глядя на эту кучу, я понимал, что больше мы не услышим голос Банишевского. Но тут я жестоко ошибался, недооценив изощренность Ивана, — вечером мы услышали, как Банишевский мечется в эфире, вызывая R3AM. «Сейчас я его успокою, — сказал Иван, пуская дымок с кончика паяльника — еще один транзистор осталось». И действительно, через минуту он рассказывал Банишевскому про наши погоды, координаты…

В эти спокойные, с ровным ветром дни хорошо было лежать на площадке бушприта, видеть выгнутый ветром стаксель и слышать, как форштевень в метре под тобой разрезает волну, разваливая ее, словно плуг, на две стекловидные составляющие. Отсюда хорошо видна вся яхта, и особенно динамика ее движения. Она, как большая рыба с заостренным носом и широким телом, идет по волне, покачиваясь из стороны в сторону. Принадлежа океану только корпусом, она уходит мачтами в небо, где парусами соединяется с ветром. И, лежа на бушприте, ты видишь это гармоничное соединение двух стихий в яхте, одновременно летящей по небу и морю.