Под одной крышей - [29]

В конце концов, она все-таки высказала все, что было у нее на душе, пусть господин Пинтер не думает, что обвел ее вокруг пальца, комната вполне подходящая для Мари, главное — у сестры будет свой угол. А теперь хватит об этом, беднякам не к лицу сильно расстраиваться. «Вы, Берецы, всегда любите все усложнять», — сказал бы Лаци. Он не нашел бы ничего предосудительного в словах Пинтера.

В полдень, когда Лаци только что вернулся и начал разглагольствовать: знали, подлецы, к кому обратиться, даже я и то не сразу сообразил, — снова пришел уполномоченный по дому, на сей раз уже с ордером. Все трое осмотрели его, Лаци прочитал все, что было написано в нем, не пропустив и номера. Луйза аккуратно сложила бумажку и сразу почувствовала облегчение, словно у нее гора с плеч свалилась.

— Спасибо за заботу, господин Пинтер, — поблагодарила она, — скорее бы открыли мост, Лаци тогда сможет перевезти вещи сестры.

— Надеюсь, вы, госпожа Ковач, не собираетесь ждать до скончания века? Пусть ваша сестра займет комнату, и как можно быстрее, лучше сегодня же. Кровать там есть, стулья и все остальное. Не все ли равно, на какой кровати спать? Все они одинаковы. А когда привезете мебель, тогда смените. Комнату надо занять немедленно, пока не въехал кто-нибудь другой.

— Сначала там нужно сделать уборку, в комнате грязи по колено, щели заделать, нельзя же так, господин Пинтер!

Но уполномоченный по дому решительно перебил Луйзу:

— Мое дело предупредить, а в случае чего пеняйте на себя, госпожа Ковач. Не в моих правилах бросать слова на ветер, вам пора бы уже знать об этом.

— Знаем, господин Пинтер, — сказал Лаци. — Луйза просто хорохорится, такой уж у нее характер.

Уходя, Дёрдь Пинтер скривил в улыбке обрюзгшее лицо и повернулся к Мари.

— Так что, с новосельем, Маришка, желаю счастья в новой квартире.

— Большое вам спасибо за хлопоты.

— Знатно уладили дело, господин Пинтер, лучше, пожалуй, и я не сумел бы, если бы взялся устроить судьбу Мари.

Луйза кивнула: что верно, то верно, действительно не сумел бы, и стала с интересом слушать прерванный рассказ Лаци о сложных перипетиях с лопнувшей трубой.

7

После составления описи Дёрдь Пинтер написал письмо в Чобад, ее сиятельству баронессе Вайтаи. Прежде чем отправить письмо, он заготовил несколько вариантов, отобрал самый удачный, переписал его на машинке и подписал. Письмо начиналось так: «Я, нижеподписавшийся, жилец дома Вайтаи по улице Надор, в качестве уполномоченного по дому предпринял следующие шаги в отношении ныне брошенной квартиры вашего сиятельства…» Под подписью и датой значилось: «Приложение на одном листе: опись».

Свое сочинение он прочитал после обеда семье. Младший Пинтер констатировал, что по своему тону письмо определенно смахивает на прошение. Это замечание показалось отцу оскорбительным, он попросил избавить его от «постоянной критики», на что сын пожал плечами.

— Я вовсе не просил тебя зачитывать.

Мать, Юци Пинтер, вступилась за мужа:

— Сам одной фразы толком составить не можешь, а еще критикуешь. По-моему, письмо изложено точно, лаконично, право, лучше и не придумаешь. — И, взглянув на надувшегося как индюк мужа, на свисавшие складки в углах его губ, патетическим тоном добавила: — Шедевр в своем роде! — Затем повернулась к сыну и, как бы побуждая его к похвале, сказала: — Отец превосходно уладил это дельце, не правда ли, Дюрка?

— Превосходно. Но интересно, кто возьмется пешком доставить это письмо в Чобад?

Мать поспешила замять насмешку, боясь, чтобы ее не подхватил кто-нибудь, не распространил дальше. Она разразилась длинной тирадой. Наш бедный отец, сказала она, мало ему своих забот, так он печется о целом доме. Полно, махнул рукой Дёрдь Пинтер, всего полдня каких-нибудь потратил, в ответ на что жена в ужасе всплеснула руками: а опись, а письмо, а ответственность — не умаляй своих заслуг, дорогой. И она принялась убирать тарелки со стола. Мыслями она уже давно была на кухне — огонь погас, вода для посуды выкипела, но Дёрдь Пинтер твердо придерживался правила: после еды вести семейные беседы. Раньше он обычно давал отчет обо всем происшедшем за день после ужина и поэтому очень сердился, если сын опаздывал к вечерней церемонии.

«Как приятно изредка поужинать вдвоем, — обычно начинала жена, когда они усаживались за стол без Дюрки. — Невольно вспоминаешь былые времена… Не знаю, приятно ли тебе, может, ты скучаешь со мной, без Дюрки…» Что мог ответить на это Дёрдь Пинтер? Позволял жене даже такие нежности, как гладить ему руку, и, подобно Самсону, не противился тому, чтобы мягкий женский голос размягчал его волю. Он доставал свою папку, зачитывал письма о заказах крупных партий товара, а также черновики тех предупреждений, которые писал своим неисправным должникам, и воспринимал «ахи» и «охи» жены как одобрение; не рискуя встретить возражений, обсуждал с ней проблемы текстильного производства и к тому времени, когда Дюрка возвращался домой, умиротворенный, окутанный клубами дыма из трубки, читал в постели детективный роман. У Дёрдя Пинтера было собрание тщательно подобранных приключенческих романов на разных языках. Одна из стен его комнаты до самого потолка была уставлена книгами. Чего только здесь не было: и оригинальное издание полной серии о французском авантюристе во фраке Арсене Люпене, Конан Дойль и Вудхауз на английском языке, совершенно истрепанные экземпляры венгерского Ховарда, поскольку их запоем читали и оба других члена семьи, не владевшие иностранными языками, полное собрание сочинений Агаты Кристи, Франка Холлера и Эдгара Уоллеса, а на нижней полке — все сто томов Йокаи, так как, по мнению Пинтера-старшего, романы Йокаи были тоже «сплошным вымыслом».