Под необъятными небесами - [35]

Лазить по пальме для него так же привычно и просто, как жевать или дышать.

Тем временем Фрэнсис представляет нам остальных членов семьи и просит детей поприветствовать нас танцем: — Та та та, тарата та та.

Мы сидим в тени пальмы, смотрим на танцующих ребятишек, пьём прохладную жидкость кокоса. Вокруг никого. Как чудесно! Мы только что закончили десятидневное плавание. Ветра почти не было.

Мы были на Бора Бора, переполненном туристами и яхтами, так что здешнее спокойствие кажется нереальным. Возможно, такую Полинезию мы искали. Почти необитаемый остров, люди — как в старые добрые времена.

Фрэнсис, типичная полинезийская «красотка». Ей 23 года, весит около 80 килограмм, толстые руки, чёрные, блестящие волосы и ослепительно белые зубы. Всегда улыбается или громко смеётся.

— Я здесь уже 18 месяцев, и, наверное, останусь до следующего ноября. Потом, не знаю. Зависит от правительства, от отца и от моего бой френда, он не захотел поехать со мной.

Она начинает рассказывать о семье: — Мой жених не отец Ларри.

Тот сейчас женат на моей сестре. У моего брата, который сейчас здесь, с нами, есть ещё один сын, который сейчас со своей матерью в Новой Зеландии.

Это не удивительно. Во французской Полинезии, где осталось мало полинезийского и больше французского, сохранилась прежняя концепция любви и любовных отношений, которая так поразила первых прибывших сюда европейцев.

Описания путешествий Бугенвиля, Кука и Лаперуза сообщали о невероятной свободе нравов жителей Полинезии. Свобода, которая казалась ещё более невероятной, на фоне нравов Европы тех времён.

В первой половине прошлого века путешествующая вокруг света женщина, эмансипированная по тем временам, писала в своём дневнике: «…дома всех французских чиновников, это места встреч туземных красоток. Они приходят и уходят в любое время и появляются с французами даже на публике. […]Я не мало ездила по свету, но нигде не встречала такого бесстыжего поведения»[6] Но это не бесстыдство, просто здесь любовь понимают по другому.

Ситуация и сегодня не сильно изменилась, не смотря на вековые усилия миссионеров. На Маркизских островах две девушки рассказывали нам о Энцо, итальянце, который год назад приплыл сюда на снабженческом судне и задержался на несколько месяцев.

— Это его сын. — говорит одна.

— Это, тоже. — добавляет другая.

В деревне все дети принадлежат не только своим родителям, но и всему сообществу, и если кто-то хочет усыновить их, всегда пожалуйста.

Когда мы допиваем свои кокосы, Тангижим ведёт нас нас посмотреть сад. Туда ведёт тропинка, обозначенная белыми раковинами. Трава подстрижена, как английская лужайка. Это он скашивает траву каждый день с помощью мачете. Здесь есть уголок, где растёт папайя, На растениях посаженных Томом, висит деревянная табличка c надписью TN.

— Остальные посадил «дед». - переводит Фрэнсис. — Ветками и черенками, взятыми от деревьев Тома.

Здесь много бананов, они образуют целую рощу. Каждое растение отмирая, даёт жизнь нескольким другим. Тангижим следит, чтобы их не было слишком много, выкорчёвывает уже отплодоносившие, подготавливает землю для новых. Ещё есть огород с таро и другими клубнями. Растения высажены ровными рядами, земля вскопана. И ещё глубокий колодец, выкопанный Томом.

— Тангижим доволен, потому что после многих лет ему удалось привести в порядок колодец. — лицо Фрэнсис расплывается в широкой улыбке.

— Эта вода годится для питья? — спрашиваю я.

— Вполне. Но дождевая намного лучше. — переводит Фрэнсис, к которой отец обращается на языке, который они называют language.

— А если нет дождей?

— Тогда мы поступаем как наши предки. Пьём воду из колодца. Она солоноватая и её нужно оставить в ведре на солнце, на несколько дней, после чего можно пить.

Ржавая металлическая бочка служит печкой, плюс яма земляной печи, завершает удобства на острове.

Утром мы забираем Фрэнсис и отправляемся на соседний остров, собирать птичьи яйца. Поездка длится около часа. Фрэнсис стоит на носу, смотрит проходы между кораллами и указывает направление.

Вода в лагуне кристально прозрачная, зона белых кораллов кажется усыпанной снегом.

Высаживаемся на низком, плоском островке, покрытом кустами, где фрегаты и олуши выводят птенцов. Гнёзда фрегатов находятся на ветках, у олуш прямо на земле.

Как только мы ступаем на землю, самцы и молодь взмывают в воздух, заслоняя солнце и издавая оглушительные крики, чтобы отпугнуть нас. Фрэнсис решительно идёт вперёд. Самки держатся до последнего, издавая сдавленные крики, и, только когда мы уже в нескольких метрах, поднимаются в воздух, оставляя белое, в коричневых крапинах яйцо.

Фрэнсис собирает яйца. Она встряхивает их, постукивает костяшками пальцев и по звуку определяет, хорошие они или нет.

Очень быстро она собирает примерно дюжину, мы же, слегка оглушённые, бродим среди гнёзд, фотографируя птенцов, ещё не оперившихся и беззащитных.

Так проходит большая часть дня. Периодически Фрэнсис ударами мачете открывает кокосовый орех, чтобы попить, а потом раскалывает его, чтобы съесть ещё желатинообразную мякоть.

— Завтра пойдём искать пальмовых крабов. — объявляет она. Потом будет утро, ловли тунцов за коралловым рифом. Потом очередь ловли омаров и ночь черепах.