Под необъятными небесами - [3]

— Если у вас нет двойного стакселя, можно поставить два стакселя на одном штаге, не забудьте лишь пронумеровать карабины, чтобы защёлкивать их по порядку…

— Знаете, как использовать перевёрнутый секстант, чтобы поймать звезду в поле зрения…

Но теперь, выйдя отсюда, мы останемся совсем одни. Не будет больше африканского континента в нескольких десятках миль за горизонтом. Неделями вокруг будет только вода, тысячи миль воды.

— Когда выходим?

Уже три дня мы закупаем продукты, время идёт и, кажется, что мы никогда не будем готовы. С водой тоже проблема. Здесь, на Тенерифе, она отвратительная, отдаёт хлоркой. Со времён Колумба все мореплаватели останавливались запастись водой на острове Гомера, где она хорошая. Многие яхты поступают так же и сегодня, мы же решаем по-другому.

— Отправившись, уже никуда не будем заходить, пойдём до конца. — И мы удовлетворяемся покупкой нескольких десятков бутылей минеральной воды.

В конце концов, решаем — Отправимся на третий день после новолуния. И будь что будет. В том, на что мы собираемся решиться, нам не требуется ни чьё одобрение, только мы и океан. Мы сделали всё возможное, чтобы встретиться с ним и надеемся лучше узнать и понять его во время путешествия.

Вообще то до нас всеми этими маршрутами прошло множество людей, в том числе на надувных лодках и на вёслах. В их рассказах говорится о приятных и постоянных пассатах, голубом небе, о тянущихся бесконечными рядами, словно почётный караул, облаках.

Но, не смотря на всё это, ночью мы не можем уснуть.

— Карло. Спишь?

— Нет

— Я тут подумала…

Мне приходит в голову, что у нас недостаточно хлеба, что бананы, которые мы положили сушиться, ещё недостаточно высохли и могут испортиться, что секстант, барометр и часы не совсем в порядке, и что возможно…

Утром выбираем якорь и медленно проходим мимо других яхт.

Слышим приветствия и пожелания удачи на всех языках. Дик спрашивает, как мы спали и уверяет, что в море будем спать лучше.

Он улыбается, демонстрируя белоснежные зубы made in USA, но его глаза блестят.

— Завидую вам жуткой завистью — были последние его слова.

Когда мы подходим к выходу из порта, он три раза дует в свою мадагаскарскую раковину, желая удачи.

В море дует северный ветер.

2. Океан.

Был один из первых осенних холодных вечеров, лёгкий туман висел над улочками старого Милана. Мы с Лиззи сидели за столиком на маленькой площади Кармине, после очередного, похожего на сотни других, дня проведённого в офисе, собираясь принять последний аперитив и разойтись по домам.

Тогда у меня уже была лодка и я мечтал…

— Когда-нибудь я решусь отдать швартовы и отправлюсь, возможно, в кругосветку.

— Если соберёшься, я с тобой — был ответ Лиззи. Я не думал, что она говорит всерьёз. У неё была дочь, семья, работа, родственники и весь этот мир друзей и увлечений, в котором она вращалась как королева или укротительница в цирке.

— Ты на самом деле пошла бы со мной?

— Да. Если ты отправишься, я пойду с тобой.

Это не могло быть правдой, но она настаивала и смотрела на меня глазами полными спокойной уверенности и такой решимости, на которую я никогда не был способен.

— Учти, это только мечта. Я никому о ней не рассказывал. Если не уверена, лучше ничего не говори.

— Не беспокойся. Если ты соберёшься, я с тобой.

— И когда отправляемся?

— Через два года?

— Через два года.

Ровно два года и шесть месяцев спустя мы отдали швартовы и отправились к далёкому горизонту.

Как я представлял себе тогда, как это будет? Какой мне представлялась наша жизнь на лодке, переходы, целые месяцы, проведённые между небом и морем?

Не помню. Возможно, я даже не пытался это представить. Лиззи до этого почти не ступала на борт яхты, а мне доводилось совершать лишь короткие переходы с многочисленным экипажем и только летом, когда всё очень просто…

16 октября 1988 года, воскресенье.

День первый. Сильный ветер. Небо затянуто бегущими и громоздящимися друг на друга облаками. Облака низкие, облака высокие, серое небо и по морю катятся длинные, неприятные волны.

Иногда гребень волны ударяет в корму и обрушивает на борт потоки воды. Решаем попробовать заменить стаксель на тяжёлую геную, надеясь, что с большей парусностью у нас будет больше скорости, чтобы убегать от догоняющих гребней. Отправляемся на бак, хватаясь за леера, стойки, ванты, за всё, что попадается под руки.

Лиззи останавливается у мачты, работать с фалом, я пробираюсь на самый нос, чтобы собрать парус:

— Ты готов? — кричит Лиззи.

— Готов! — кричу я, хватаясь одной рукой за нижнюю шкаторину, а другой, держась за носовой релинг, чтобы не выпасть за борт от беспорядочной болтанки. Лиззи отпускает фал, я собираю парус в охапку, прежде чем он окажется в воде. Выщёлкиваю карабины со штага и креплю парусину к леерам. Лиззи уже тащит с кормы жёлтый мешок с тяжёлой генуей. Мы вынимаем её из мешка, защёлкиваем карабины на штаге, крепим фал и шкоты.

— Готов?

— Готов!

Лиззи повисает на фале и поднимает 35 квадратных метров генуи. Я набиваю шкот, пока она не перестаёт биться и наполняется ветром.

Всё, манёвр закончен. Но менее чем через пол часа ветер усиливается, и мы вынуждены вернуться на бак, на палубу скользкую от брызг, чтобы снять геную и снова поставить маленький стаксель, который, со своими 22 метрами прочнейшей парусины, лучше противостоит ветру и меньше нагружает рангоут.